Нелинейное время фильма

То, что от философа требует рассуждений, в кино выражается как непосредственный опыт восприятия. Выявляется сущность кинематографа как средства передачи субъективно переживаемого времени. Скупость выразительных средств, предельная обнажённость конструкции фильма «Ночь в трейлере» делает идею живого времени очевидной, а длительность — физически ощутимой. Сложное представляется простым. Короткая лента выявляет возможность репрезентации интеллектуальных построений, теоретический потенциал киноискусства.

Чешский режиссёр Иржи Менцель начинает свою блистательную картину «Один миг» поразительно узнаваемым планом — старик отдыхает (ассоциация с фильмом Довженко «Земля» — умирает) под яблоней, отягчённой спелыми плодами. Тяжело поднимаются веки. Короткий отрезок времени. Глаза закрываются. Длительность подчёркнута замедленной съёмкой. Между двумя движениями век — миг. Лишь мгновение.

Пониманию мгновения настоящего Лотман посвящает следующее рассуждение: «Мысленно поместив себя в то „настоящее время“, которое реализовано в тексте (например, в данной картине, в момент, когда я на неё смотрю), зритель как бы обращает свой взор в прошлое, которое сходится как конус, упирающийся вершиной в настоящее время»[58].

Весь фильм Менцеля это последовательность мгновений, образованных двумя конусами, которые упираются вершинами в настоящее. Конус — прошлого. И конус — будущего. Менцеля занимает время человеческой жизни, печать времени на человеческом лице — таким оно было. А таким будет… Череда статичных кадров — крупные планы лица человека в разные периоды его жизни. Видение Менцеля созвучно мысли Бергсона: «Чем более время накладывает свою печать на живое существо, тем яснее отличается организм от чистого механизма, по которому время скользит, не задевая его»[59].

За этими статичными планами разворачиваются непрерывные отрезки жизни — по мысли режиссёра, их длительность — десять минут: по спокойной глади воды медленно плывёт герой с сигарой в зубах, юный герой играет на рояле. Эти десятиминутные отрезки сложились в целую жизнь. Фильм заканчивается титром: «Десять минут. Жизнь не намного длиннее». Десять минут экранного времени вместили целую жизнь — любовь, разочарования, все актёрские перевоплощения, обретение возможностей и их утрату, последнее предсмертное движение рта, уже не рождающее звука.

Время предстаёт как необратимая, неповторимая последовательность.

Настоящее время в фильме Фолькера Шлёндорфа «Озарение» — это переход в будущее. За кадром звучит голос — исповедь Блаженного Августина: «Знаю ли я, что такое время?».

Высокое небо с неподвижными облаками — вечность. Озеро, неподвижный старик в рыбачьей лодке. Здесь нет времени. И вот мы на берегу. В суете приехавших на пикник людей. Всё происходит прямо перед камерой. Голос за кадром тихонько рассуждает: «Есть три времени — настоящее прошлого, настоящее настоящего и настоящее будущего… Настоящее прошлого — это память, настоящее настоящего — это узрение, настоящее будущего — это ожидание».

И камера позволяет нам «увидеть» эту мысль. Мужчина в трейлере надевает джинсы, с трудом застёгивая молнию. Мужчина располнел, и брюки стали малы. Это прошлое в настоящем. Пожилая дама красит ногти нестерпимо ярким лаком — касание кисточки. Дама замирает, любуясь своей работой. Настоящее настоящего — созерцание.

Ожидание — настоящее будущего. Объектив буквально упирается в живот беременной женщины.

Может создаться впечатление, что изображение иллюстративно по отношению к тексту Блаженного Августина. Однако это не так. Для философа прошлое и будущее эфемерны: «…Никто не может отрицать, что настоящее лишено протяжённости, ведь его бег — лишь мгновение. Не так уж длительно и ожидание, ведь то, что должно быть настоящим, ускоряет и приближает пока отсутствующее. Не так длительно и будущее, которого нет, как его ожидание. Прошлое, ещё менее реально, совсем не так продолжительно, как воспоминание о нём»[60].

У Шлёндорфа прошлое и будущее зримы, осязаемы. В известном смысле, он ироничен в отношении текста.

Беременная женщина представляет своего мужа — молодого чернокожего. Она тянется к рюмке — муж возражает. Женщина раздражается. Муж выплёскивает спиртное в жаровню — вспыхивает пламя.

Рядом появляются скинхэды. Напряжение возрастает. Звучит ритмичная музыка. Стучат по земле чёрные ботинки идущих цепочкой молодчиков. Вращается круглая вешалка для белья. С шипением падают куски мяса на решётку жаровни.

Беременная с банкой пива в руках отплясывает в компании бритоголовых. Возмущённый муж пытается её урезонить.