Однако раннее понимание необязательно дает преимущество, поскольку дети не представляют, почему мать эмоционально оторвана от них. Чаще всего они винят в проблемах себя, и все только осложняется. Кроме того, они не перестают пытаться «заслужить» любовь матери, но в глубине души понимают тщетность этих усилий и, став старше, начинают думать о том, почему так происходит. Обратите внимание на слово «начинают», поскольку это долгий процесс даже при участии психотерапевта.
Что мешает дочери осознать, что поведение матери жестоко и разрушительно – или, хотя бы, что оно намеренно? Отчасти, конечно, врожденная потребность в материнской любви и одобрении, присущая любому ребенку. Эта потребность, судя по всему, не имеет срока давности, она сохраняется и во взрослом возрасте, возможно, всю жизнь. Наряду с этим часто присутствует глубокий стыд из-за того, что ты не любима, и укоренившийся страх, что мнение матери о тебе справедливо. Этот страх – что мать права, что тебя, в принципе, невозможно любить – и сопутствующий стыд предопределяют отрицание. Отрицание заставляет искать объяснение отношениям с матерью или другую причину материнской нелюбви, кроме того, что ты ее недостойна. Поиск причины поддерживает танец отрицания. Как написала Кейт: «Я находила объяснения отношению матери ко мне вплоть до прошлого года, когда мне исполнилось 37 лет. Я хотела, чтобы ее обращение со мной имело приемлемую причину. Думаю, никому не захочется признавать реальность, когда так отчаянно жаждешь любви своей матери».
Дочь на долгие годы может увязнуть в основном конфликте. Иногда пробуждение – момент, когда поиск объяснений и отрицание наконец прекращаются, – происходит, потому что боль отверженности становится невыносимой. Иногда разрушительное воздействие на жизнь дочери поведения, усвоенного в ответ на отношение матери, достигает такого уровня, что ее ум вдруг проясняется и отслеживает всю цепочку от нынешнего хаоса к его источнику. Так случилось с Дидрой, которую озарило ближе к 40 годам, после отношений с двумя эмоциональными насильниками подряд. То, что муж обращается с ней точно так же, как мать, заставило ее серьезно задуматься над тем, каких людей она выбирает. Она обратилась к психотерапевту и через два года рассталась с обоими – с мужем и матерью. «Моя мать не была способна отвечать за свои действия, – пишет она, – и я больше не была готова терпеть ни ее отрицание, ни эмоциональное насилие. Мне до сих пор грустно, но я должна научиться жить по-другому».
Иногда осознать проблему помогает близкий человек – друг, любовник, муж, – о чем свидетельствует история Джен: «Я жила с мужчиной, за которого потом вышла замуж. Мы пригласили мою мать на ужин, отпраздновать мою магистерскую степень. Он был с ней знаком, но никогда не общался тесно, в непринужденной обстановке. Она откалывала свои обычные номера, а когда ушла, он сказал: “Что это было – День побитой Джен? Я-то думал, мы празднуем твой успех”. Затем он припомнил все ее придирки и гадости, что она обо мне наговорила, – в квартире бардак, я растолстела, неужели я рассчитываю добиться успеха вне школьных стен? – и я расплакалась, потому что поняла, что так привыкла ко всему этому, что просто все глотала. Он убедил меня пойти к психотерапевту, я так и сделала. Увы, моя мать не пожелала взять на себя ответственность ни за что, и мы давно не общаемся. Я очень об этом сожалею».
Неудивительно, что нелюбимые дочери отказываются видеть истинное положение дел, неосознанно стараясь защититься от признания болезненной правды!
Танец отрицания поддерживается мифом о том, что все матери любят своих детей, а поиск псевдорациональных объяснений, направляющий этот танец, подкрепляет реакция других людей, говорящих вам, как говорили мне: «Все не могло быть так плохо, ведь сейчас ты в полном порядке» или «Хватит жаловаться, у тебя есть крыша над головой». Моя собственная, совершенно ненаучная, идея заключается в следующем: люди отчаянно хотят верить, что есть на свете абсолютная, безусловная, непоколебимая любовь – тем более что все мы знаем, как трудно завоевать любовь в этом мире и насколько труднее сохранить, – и упорно цепляются за эту веру. Откровения нелюбимой дочери противоречат этой красивой картине, да и библейская заповедь требует почитать родителей.
Не только реакция посторонних заставляет дочь молчать. Заговорить и осознать правду не позволяют другие члены семьи, которые либо не видят мать в подобном свете, либо не хотят назвать вещи своими именами. С этой дилеммой столкнулась 41-летняя Джулия, семья которой увлеченно исполняла танец отрицания: «Мои братья и сестры до сих пор оправдывают поведение матери и ненавидят меня за искренность. Они считают ее жертвой того, как воспитывали ее саму, и затыкают мне рот при малейшей критике. Это снова заставляет меня сомневаться в себе и испытывать вину за то, что я все воспринимаю иначе. Я до сих пор боюсь, что меня как-нибудь накажут за такие мысли о человеке, подарившем мне жизнь. Но я знаю, как жила и что она сотворила со мной, и просто срываюсь».