Нелюбовный роман (СИ)

– Конечно. Это традиция – отец мальчика дарит его матери какое-то украшение, которое потом не имеет право забрать обратно, даже если рассердится на неё. Муж распорядился, и он прав. Надо.

– Он велел, а делать будешь ты?

– Ну, не стоит на него обижаться. Мужчине трудно помнить такие мелочи, к тому же, он может выбрать не то, что пойдёт женщине, не то, что она сможет носить. Но он же распорядился.

– Да я нисколько не обижаюсь.

– Это правильно. Какой смысл обижаться на мужчин.

– Просто… Мне всё это кажется немного странным… Деньги ведь зарабатываешь ты, и большие деньги. Ты трудишься целыми днями, а муж отдаёт распоряжения, куда потратить эти деньги.

– Разумеется. Он и Аника, которая знает все нужды большой семьи, распоряжаются. Мне ещё не хватало в тонкости вникать.

– Это верно… И ты занимаешься семейным бизнесом одна? Тебе никто не помогает?

– Как тебе сказать… Да, все дела на мне. Я, конечно, могу попросить о помощи Анику и Хедвигу, и Хедвига помогает чаще. Всё-таки забота Аники – только семья. Но по большей части я, конечно, работаю одна.

– А муж? – искренне удивилась Севель. – Я думала, он руководит и тоже много работает.

Дениза усмехнулась.

– Муж – это муж. Ты же знаешь, мужчины способны на из ряда вон выходящее, они часто высказывают потрясающие идеи, но рутина – нет, это не для них. Нумерий в дело давно уже не вникает, оно ведь налажено.

– Но из рутины состоит большая часть жизни.

– Верно. Так и есть. Может быть, потому и женщин в мире больше в разы, что рутиной нужно заниматься, а как ею могут заниматься мужчины? Это попросту невозможно. И тогда всё получается вполне логично: женщин больше, работы больше, а внезапных рывков и головоломные открытия совершать нужно нечасто.

– И всё-таки, мне кажется, жизнь устроена очень странно.

– Почему?

– Ну вот, к примеру: ты трудишься, ты зарабатываешь, а деньгами распоряжаются другие, и даже ты должна сама покупать подарок человеку, который тебе совсем не нужен, и подарок этот не нужен.

– Ты это к чему? – Лицо Денизы исполнилось подозрений, глаза сузились, словно она увидела перед собой опасного конкурента или поставщика с коварной хитростью в кармане.

– Да так, ничего. – Севель даже слегка испугалась. – Просто сказала. Я ещё не вполне понимаю жизнь, видишь ли. Для меня многое странно и непонятно. Так хорошо я никогда раньше не жила.

– Это здорово, что ты ценишь то, что умеешь, – ободряюще улыбнулась её собеседница. Подозрительности как не бывало, черты лица сразу смягчились. – Но тебе ещё нужно понимать, что излишняя дотошность редко бывает на пользу. Жизнь устроена так, как устроена, и не нам подвергать это сомнению. Женщина должна ещё строже соответствовать правилам и нормам, на то она и женщина. А если будешь задавать много разных вопросов, можешь попасть в беду, поняла?

– Поняла.

– Засомневаешься в том, что тебе сказочно повезло, подумаешь, что могло бы быть и лучше – и вот уже беда на пороге. Лишишься того, что имеешь.

– Конечно.

– И зря ты про «не нужно». Ты всё-таки родила моему мужу сына, и я Радовиту не посторонняя. Он тоже будет мне дорог.

– Но, наверное, ты сама предпочла бы родить сына.

– Предпочла бы… Может быть. Но на самом деле – куда мне ребёнка? Столько работы… Я бы, даже если б выносила, что вряд ли, не смогла бы нормально его воспитывать. И какое будет здоровье у малыша, мать которого всю беременность носилась, как ненормальная, со всеми ругалась, нервничала, ела кое-как и на бегу… Нет, это не дело. Так что лучше уж я буду заботиться о дочках Аники и Радель, да ещё о твоём сыне. Вот это будет правильно. Каждая из нас делает то, что может лучше всего, верно?

Могла ли Севель не согласиться с этим? Но сейчас, когда беспокойство о ближайшем будущем почти оставили её, она обнаружила, что в голову лезут уж совсем странные мысли. Когда лежала, придерживая сына у груди и изо всех сил борясь со сном (её предупредили, как легко придавить новорожденного, предостерегли и от других опасностей), думала о своей новой семье, и по большей части о других жёнах своего мужа. Самого мужа она так почти и не узнала, зато женщины окружали её, и сейчас, когда она поселилась в комнате Дениз – особенно плотно.

Вот, к примеру, Прима. Хорошая женщина. Нумерий женился на ней на спор, но она-то сама любила мужа бешено, потому что считала, что так следует. Любила неистово и столь же неистово ревновала ко всем, кто был рядом, вполне осознавая, что это неправильно. Она принуждала себя любить других жён своего мужа, постоянно обнимала и целовала тех из них, которые позволяли, кидалась помогать любой из них, вполне искренне за них переживала и дарила подарки, если могла. Ей удалось принудить себя к симпатии и дружескому расположению, как и к страстной любви. Но получалось, что среди всех чувств, которые её наполняли, по-настоящему подлинной была только ревность. Ревность, которую она отвергала, которой стыдилась и пыталась отрицать.