Севель переложили на каталку и вывезли в коридор, где её сразу окружили пациентки и санитарки – каждая норовила коснуться её, а лучше всего подержать за руку или взять в пальцы прядь волос. Это было старое поверье – обязательно коснуться женщины, которая сумела родить мальчика, тогда и собственные шансы на счастье вырастут. Севель безучастно позволяла себя трогать. Всё происходило словно бы не с ней, не в этом мире и вообще не всерьёз. Изнеможение было такое, что если б кто-нибудь сейчас попытался ей объяснить, что через минуту придёт смерть, она только отвернулась бы – мол, давайте поскорее, сил никаких нет.
Её продержали в коридоре подольше, чем остальных: каждая из врачей-женщин посчитала нужным подойти, проверить, всё ли у неё в порядке – и, конечно, прикоснуться к роженице. Потом наконец её отвезли в палату и позволили уснуть. И только утром, с пробуждением, Севель вспомнила, что произошло вчера, и что родила она не дочь, как ожидала, а сына.
С трудом сползла с постели, придерживая рубашку, которую ей дали, побрела в коридор, а потом и к посту. Сидевшая там медсестра посмотрела сонно, но лишь в первый момент.
– Чего тебе ещё? А, ну-ка… Это ты родила мальчика? Тебе ещё рано вставать, иди ложись.
– Я хочу посмотреть на моего сына.
– Сейчас ещё рано, а позже тебе принесут его. Покормить.
– Я просто хочу посмотреть на сына.
Женщина смягчилась, лицо её сложилось в десятки морщин, и она повела Севель по коридору, показывая, чтоб та потише себя вела. В детском отделении вдоль стенки стояло много крохотных кроваток, больше похожих на прямоугольные тазики, и в каждом лежал младенец. Мальчик – как оказалось, единственный на всё отделение – спал в отдельном боксе, куда Севель пустили только после того, как она помыла руки. Малыш был крохотный, его, как и положено, завернули в ярко-синие с красным одёжки, такие нарядные, что глаз радовался. Он спал, крепко стиснув кулачки, каждый из которых был не больше, чем лапка котёнка.
– Вот, он здоров, но слишком устал. Ему требуется отдых, а потом – хорошее молоко. Идём, я дам тебе выпить лактонастой, чтоб утром тебе было чем кормить его. И иди, ложись. Тебе нужно много спать и как следует есть полезную пищу, чтоб мальчику хватало еды, и у него не болел живот. Поняла?
Севель подчинилась, конечно, без возражений выпила всё, что ей дали, и отправилась в постель. Она боялась, что ребёнка ей не принесут, однако его принесли, помогли приложить к груди и принялись растолковывать, что можно делать, а что нельзя, как мальчика держать, на что обращать внимание и когда звать врача. Сын был так мал, что молодая мать смотрела на него с ужасом – разве эта кроха сможет выжить? Как такое вообще возможно! Он же такой беспомощный и слабый, кажется, даже дыхание – непосильный труд для него.
А чуть позже Севель позвал к себе врач. В своём кабинете он с очень серьёзным видом открыл папку, достал чистый лист, взял ручку и строго посмотрел на молодую женщину, как на школьницу, которая пытается скрыть от взрослых что-то важное.
– Как тебя зовут?
– Севель.
– Как праздник Большого воскресенья?
– Да. Я родилась в этот день, и меня так назвали.
– Второго имени нет?
– Нет.
– Ты выросла в приюте?
– Да, в местном.
– Понятно. Ты должна будешь обязательно сообщить отцу ребёнка о его рождении. Если назовёшь имя и адрес, мы сообщим и сами.
– Я не знаю его отца.
Выражение его лица на миг стало брезгливым.
– Ты трассовая?
– Нет! Нет, что вы! Я никогда… Я работаю в мастерской Солнцедара, а до того на заводе… Просто так получилось, что совершенно случайно… Поверьте, это было всего один раз, и я ничего такого не делала…
– Ты не знакома с отцом своего сына?
– Я его даже не видела. Он подошёл сзади. Я его, наверное, не смогу узнать.
– Плохо. Что ж… Если ты не вспомнишь отца своего ребёнка, тогда, конечно… Скажи, а рекомендации с места работы ты предоставить сможешь?
– Думаю, мне их дадут, да.