Нелюбовный роман (СИ)

Слушая её, Севель одной стороной своего существа понимала, что, расследуя дело, дама-полицейская по привычке взялась за тех, кто поближе, надавила в том числе и на сиделку и таким образом вытрясла из неё всё, что та, конечно, говорить не хотела. Должно быть, припугнула основательно, раз та созналась в намерении украсть младенца, а может быть, подменить его. Это ведь серьёзное преступление, тем более когда речь идёт о мальчике. Злости Севель не чувствовала, может, от усталости, а может, потому, что не прочувствовала возможность лишиться своего младшего сына. И на сиделку смотрела одновременно с отторжением и с сочувствием.

Но другой стороной своего существа молодая женщина ощущала прежнюю угрозу. Её томило какое-то странное чувство. Безучастно глядя на рыдающую сиделку, она сказала, что писать заявление не станет, но лишь при одном условии – если женщина немедленно уберётся из палаты и больше не будет к ней подходить. Нет, не утром, а прямо сейчас, на этом Севель готова была настаивать. Заплаканная сиделка торопливо сгребла свои вещи в сумку и плотно закрыла за собой дверь палаты.

А встревоженная Севель присела на подоконник в раздумьях. Она чувствовала слабость, ноги подгибались, в глазах темнело, но беспокойство не давало ей расслабиться. В конце концов, она не выдержала и принялась укутывать спящего сына – настолько осторожно, насколько это было возможно. Она боялась, что ребёнок расплачется, и это будет слишком хорошо слышно в больнице, где снова воцарилась обычная ночная тишина. Молодой женщине даже в голову не пришло, что в роддоме ночные крики детей – нечто совершенно естественное.

Потом, ещё колеблясь, Севель открыла окно. В лицо ей ударил холодный ветер – на улице уже не лето, и с наступлением темноты осень брала своё. Молодую женщину пробрал озноб, и она отпрянула от окна. Но не закрыла его, а наоборот, принялась натягивать кофту, поверх – плотный халат, который Аника принесла ей буквально накануне. Халат был очень красив, сшит из тяжёлого узорного шёлка, его раньше носила Дениз, а потом пожертвовала младшей сосупруге. Это одеяние выглядело настолько достойно, что совсем не походило на больничный халат, скорее на странного покроя дорогое платье, в нём можно было при необходимости затеряться в толпе или хотя бы не вызвать особых подозрений в свой адрес.

После чего Севель завернула малыша в одеяло, привязала его к себе, выкинула в окно сумку с деньгами и при помощи свёрнутых простыней спустилась со второго этажа на землю. Простыни она зацепила так, что смогла сдёрнуть их вниз, когда добралась до земли, а потом закинула в кусты поближе к забору. Вообще её мало волновало, кто что подумает о её побеге, но все эти меры она предприняла чисто машинально.

Калитка оказалась открыта, так что Севель легко выбралась на улицу и побрела по ней в сторону ярко освещённого пятачка с магазинами-павильонами. Она плохо представляла себе, куда именно надо идти, но боялась остановиться. Было так поздно, что уже потихоньку становилось рано, прохожих было мало, и, хотя это были сплошь одни женщины, Севель готова была и от них шарахаться. В конце концов, в банде ведь тоже были женщины. Потом она всё-таки сделала над собой усилие и обратилась к одной из старух. Та не знала, куда молодой матери следует идти, но подсказала, где поблизости находится крупная площадь, и там наверняка можно будет дождаться какого-нибудь подходящего автобуса.

Обессилев, Севель сперва остановилась в сквере, где было холодно и безлюдно, посидела на холодной скамейке. Но потом заворочался и запищал младенец, она очнулась, заставила себя подняться, побрела дальше. Немного погрелась в ночном магазине, где торговали газетами, готовыми бутербродами и горячим кофе, а оттуда всё-таки добралась до площади, где уже было довольно много прохожих и даже начал ходить транспорт. На автобусе Севель наконец смогла доехать до семейного дома и присела у входа, потому что на звонок никто не ответил. Ею снова овладело бессилие, и хотя малыш уже основательно проголодался и подавал голос почти не переставая, это больше не могло её взбодрить. Страх перед неведомым ушёл, а вместе с ним истекли и остатки сил.

Но через несколько минут из дома выглянула Килез, кухарка, и принялась тормошить Севель. Женщина вяло позволила ввести себя в прихожую, а потом и на кухню, где тут же, как только разрешили, улеглась на кушетку. Кухарка забрала у неё ребёнка, а потом рядом появилась и Аника, бледная до зелени.

– Господи, что с тобой! Откуда ты?! Какое счастье! Нам сообщили о нападении на больницу. Это просто ужасно! Просто ужасно. Приличная ж больница, а туда, получается, может ворваться вообще кто угодно. Ты ранена?

– Нет, – слабо ответила Севель и чуть привстала. – Меня ведь не нашли, я спряталась в кладовке с сынком… А где он?