Нелюдь

Он выжидательно замолчал. Феликс вздохнул. Сколько ночей потребуется? Бог знает…

— Могу иногда и я посидеть в засаде, — сказал он. — Не обязательно вам каждую ночь там сидеть.

Но сам тут же понял, что сказал глупость и на этом не сэкономишь. А кто будет принимать больных по ночам? Да и вообще — он ведь не спец по этой части.

Скелет усмехнулся:

— Доктор, либо вы платите, либо нет. Кажется, вы уже успели убедиться, что я свое дело знаю неплохо. Убедились? Тогда о чем разговор?

Нужно было согласиться, Феликс это понимал.

— Платим, — сказал он. «В крайнем случае, если Геннадий заартачится и сумма покажется ему слишком большой, я буду платить сам, — решил он. — Интересно, на сколько хватит моих сбережений? На неделю или на две хватит?»

Он скромничал сам с собой. Сбережений могло хватить недели на три-четыре. Но кто знает, сколько ночей понадобится, чтобы монстры проявили себя?

— Вы хотите дежурить прямо с сегодняшней ночи? — спросил он, и Скелет кивнул:

— Чего ждать? Хотя и маловероятно, что они прямо так каждую ночь будут это делать. Но чем черт не шутит? К тому же, мы все заинтересованы в том, чтобы я нашел их поскорее. Вдруг у них много заказов на органы, и они будут работать каждую ночь? Как стахановцы…

* * *

После того, как Скелет рассказал мне о своих успехах и мы с ним установили местонахождение больницы, про которую предполагали, что она и есть то место, где «потрошат» людей, я весь оставшийся день думал об этом.

Как ни странно, самое большое впечатление на меня произвело предложение Скелета вырвать из лап этих преступников деньги на операцию для Юли. Предложение было неожиданным. Мне почему-то прежде не приходило такое в голову.

Мы уже обсудили такое с Геннадием, но пришли к выводу, что всех наших денег не хватит на эту операцию. Теперь же открывались новые перспективы. Конечно, дело было за немногим — поймать этих уродов, потом выйти на их организатора-перекупщика и выколотить из него деньги. Не много и не мало, а пятьсот тысяч долларов…

Я не представлял себе, как это может получиться, но у меня появилась слабая надежда.

Я не стал говорить ничего Юле, когда заехал к ней. Зачем обнадеживать понапрасну?

Людмила встретила меня и провела к дочери. Юля напрасно беспокоилась о том, что я могу вернуться в объятия Людмилы. По всему было видно, что к прошлому возврата больше нет, как писал Есенин… Людмила окончательно возвратилась к мужу, если это можно было так назвать. Похоже, она вообще утратила интерес к сексу после пережитого всеми нами потрясения.

Теперь она вся ушла в дочь. Глаза ее постоянно были полны слезами, и она только беспрестанно плакала и спрашивала, почему такой ужас произошел не с ней…

Я всегда замечал, что пережив несчастье, люди становятся лучше, мягче, добрее к другим. Пусть это жестоко звучит, но, наверное, человек так уж устроен, что только столкнувшись с настоящим горем, он «оттаивает» душой.

Едва я вошел, как увидел нечто совершенно непривычное для меня. В гостиной в углу над диваном висела икона. Никогда прежде в этом доме я не видел икон или других предметов, связанных с религией. Не только потому, что Геннадий в прошлом был коммунистическим руководителем, но и потому, что оба супруга были равнодушны к этим вопросам.

Теперь икона Богородицы висела гордо и значительно. Под ней была привешена лампада, и я заметил, что она зажжена. Где-то мне приходилось читать, что в обычные дни лампады жгут только очень набожные люди, а другие зажигают их только по церковным праздникам.

Не успел я ничего спросить о появлении иконы, как тут же увидел на груди у Людмилы крупный нательный крестик. Мне ли не знать, что она никогда ничего такого на груди не носила…

— Что ты так смотришь? — с вызовом, заметив мой недоуменный взгляд, спросила Людмила. — Я вчера была в Спасо-Преображенском соборе… Ставила свечку и молебен заказывала.

— О чем молебен? — поинтересовался я, все еще не будучи в состоянии прийти в себя от неожиданного поворота событий.

— За здравие, — вдруг жалобным голосом ответила Людмила и заплакала. Теперь у нее это было часто.

— Ко мне подруга заходила, — сказала она. — Посоветовала в храм сходить, помолиться. Я и пошла, и мне легче стало. Это нас Бог за грехи наказал тем, что случилось.

— За какие грехи Бог наказал Юлю? — спросил я. — Что ты такое городишь? Уж не такая она грешница, чтобы так ее наказывать.

— Это наши с Геной грехи, — ответила Людмила, опуская голову. — Ты же все про нас знаешь, я тебе рассказывала… И мою жизнь ты тоже знаешь, я — грешная дурная женщина… А Бог, как говорят, наказывает детей за грехи родителей. Если бы я вела себя иначе, с Юлей бы такого не случилось.

— Кто это тебе такое сказал? — поинтересовался я. Никогда прежде мне не приходилось слушать от Людмилы рассуждений о грехе и наказании…

— Батюшка в церкви сказал, — всхлипнула она. — Да и в Библии так написано, я сама читала…

— Ты читала Библию? — даже не смог я скрыть своего удивления. На моей памяти Людмила вообще никогда ничего не читала.