Немая Тьма (СИ)

Бил по стволу, по веткам, как бесноватый. Что-то произошло, Фома не успел разглядеть, мельник упал на землю. Дерево качалось из стороны в сторону, дергалось. Но было тихо. Парень умудрился приподнять голову и то, что он там увидел, невероятно потрясло его. Протрясло настолько глубоко, что как бы он не хотел, как бы он ни старался забыть этот ужас, он до конца дней будет преследовать его в самых жутких кошмарах. Мельник лежал на траве, весь окровавленный и скорее всего мёртвый. Всё его тело было пронизано толстыми корнями березы, один из них торчал из пустой глазницы, другой из живота вывалил наземь внутренности, заливая все кровью. Даже когда Фома от отчаянья и бессилия закрыл глаза и зарыдал, омерзительный, чавкающий звук напоминал ему о том, что сейчас его последнюю надежду на спасение раздирает на части бездушное чудовище, которое он когда-то любил.

Наконец, Фома осмелился открыть глаза и посмотреть в ту сторону. И увидел что Ивана там, уже нет. Лишь небольшой холмик под самыми корнями березы и засохшая кровь на траве, напоминали о погибшем мельнике.

******

Жара отступала, небо стало розово-желтым, солнце катилось за горизонт и вскоре стемнело. Берёза снова обратилась девушкой, но Фома даже не смотрел в её сторону - так она ему была противна и ненавистна. Он чувствовал, что она села рядом. Парень не открывал глаз, решив, что лучше притворяться спящим. Она гладила его волосы, руки и плечи. Но Фома испытывал лишь отвращение. Затем это чудовище принялось за свой каждодневный ритуал; вычищало под Фомой, обтирало, поило и в конце запускало в него свои корни накачивая чем-то, не дающим ему сдохнуть так быстро, как ему хотелось бы. Почувствовав привычное тепло, он провалился в небытие. Этот кошмар продолжался изо дня в день. Бесконечные пытки превратили Фому в никчёмное существо, желания которого сводились лишь к скорейшему утолению жажды, голода, боли. Он больше не мог и не хотел ни о чём думать. Потеряв всякую надежду на спасение, он примирился с тем, что смерть вскоре настигнет и его. К привычным пыткам, добавилась ещё тяжесть, давящая на грудь и живот. Огромные, как тыквы, бугры, сдавливали всё его тело, мешая дышать и шевелиться. Иногда внутри что-то вздрагивало, копошилось, у Фомы в такие моменты спирало дыхание и начинал душить кашель. Одна из тыкв расположившаяся почти подмышкой и лежащая на земле, подскакивала и постоянно норовила куда-то уползти, вырвав при этом добрый кусок растянутой в том месте кожи. Он чувствовал что эти паразиты съедают его изнутри, выкачивая последние остатки сил, но в какой-то момент всё стало ещё хуже.

Это было ночью. Кикимора - а теперь она точно походила на лесное чудище, так как всё её тело было покрыто рваными шрамами и уродливыми рубцами оставленными Иваном-мельником - совершала свой еженощный обряд. Как вдруг один из бугров, что находился сбоку, чуть выше колена, стал трястись и вздрагивать, причиняя Фоме невероятную боль. Кикимора при этом, как-то слишком оживилась. Всё произошло, вспыхнув грубой, напористой болью прорывающей плоть. В глазах потемнело, и Фома облегчённо подумал о том, что, наконец - умирает. Но из разорванной раны прямо в руки ведьме, вывалился наружу белоснежный младенец. Там где у простых новорожденных была пуповина, у этого подрагивали и извивались во все стороны, белые корни. Они исчезли, уползая в живот ребенка, как только тот закричал впервые вздохнув. Фома наблюдал за этим действом, и не мог поверить, что это всё взаправду. Ему казалось, что он ещё просто не проснулся, или возможно, окончательно лишился рассудка.

Кикимора с нежностью и некой гордостью поднесла кричащее дитя к глазам Фомы.

- Аййи! - произнесла она, показав ему промежность ребёнка.

- Мальчик... - растеряно произнес Фома.

- Ой ыы! - сказала она, указав пальцем сначала на ребенка, потом на Фому.

- Мой сын, - повторил он, всё ещё не веря в реальность происходящего.

Фома, со страхом ждал наступления новых приступов боли. В голове гудело, всё тело трясло. Но в этот раз всё было ещё хуже. Вырываться наружу начали сразу три бугра; тот, что на бедре, тот который подмышкой и тот, что с другой стороны на боку.

Фома терял рассудок, пытаясь найти в себе силы пережить это. Один, второй, третий ребенок! Все как близнецы - белые и черноглазые. Кикимора подносила ему каждого, а затем отлаживала их в сторону на траву.

Три девочки.

Девушка гладила его вспотевший лоб, успокаивала, подбадривала, но Фоме не было до этого никакого дела. Он думал о том, что ему ещё предстоит. Один огромный холм на груди, различавшийся едва-едва силуэт под истончавшейся кожей. Второй, росший на животе, выглядывал из-за первого лишь слегка.

Длительное время ничего не происходило. Прорванные раны с уродливо отвисшей кожей, жгло как огнём. Кикимора, увлеченная детьми, не обращала на Фому внимания. Она обложилась ими со всех сторон и радостно умилялась каждому. Младенцы, присосавшись к ней кореньями, очевидно, ели.

Наконец, появился и пятый и шестой ребенок, разрывая плоть и обливая Фому горячей липкой жижей.