Немецкая осень

Я приехал во Франкфурт-на-Майне – мне это тоже ничего не говорит – после печали Гамбурга, одиночества Берлина, холода Ганновера, страха Эссена, тошноты Дюссельдорфа, усталости Кёльна, голода Вупперталя и переедания Золингена. Скажи Юнасу (= Улов Юнасон), что ехать в целом бессмысленно. Если бы еще не было привыкания, то куда ни шло, но через две недели кажется, что все так и должно быть. «I am sorry, sir, но это такие же руины, которые я видел в Ганновере. А у вас нету чего-нибудь поновее?» – «В Херфорде есть фахверковый дом, sir. Его тоже разбомбили – можно посмотреть для разнообразия, сэр, всегда приятно».

В Гамбурге можно сойти с поезда в Ландвере, идти час в любую сторону и не видеть ничего, кроме остатков внутренних стен и пола, свисающих с перекрытий, да обледеневших батарей, облепивших развалины, словно фруктовые мошки. Идешь по центру города и за час не видишь ни одного человека. Я прошел сорок пять минут на восток и вернулся обратно. Придя в гостиницу, включил свет над зеркалом и подумал: «Сэр, если я не изменился и выгляжу, как раньше, значит, со мной что-то не так. Наверное, сначала надо сходить на запад».

Да, в начале с зеркалами было совсем тяжело, а потом, в общем-то, быстро понимаешь, что человек может увидеть все что угодно и не ослепнуть. Меня уже даже жуть не берет от пребывания здесь. Просто устаешь от всего и крепко спишь по ночам. В Дюссельдорфе я побывал в бункере, находящемся на глубине пять метров под землей. Люди живут там уже пять лет, иногда они поднимаются из этой дыры наверх и хватают ртом воздух, словно рыбы. Под землей живет несколько сотен человек, при свете ламп они выглядят здоровыми, но при дневном свете похожи на живые трупы. Во многих извилистых коридорах царит кромешная тьма, потому что те, кто там живут, постоянно воруют лампочки и продают их на черном рынке. Там отвратительно пахнет, потому что дети справляют нужду прямо на пол – но don’t worry, sir. Через четверть часа я еду на машине в отель, ем бифштекс и пью вино, а потом виски и играю с капитаном в настольный теннис. Черт, мне нужно поскорее домой, чтобы снова обрести способность испытывать сострадание к тем, кто страдает здесь. А их очень много.

Как дела дома? Люди читают книги и пишут книги, читают рецензии и пишут рецензии? Я сейчас вообще не понимаю, как это возможно. Здесь этим никто не занимается. Здесь почти от всего пахнет безумием, но я не смогу этого по-настоящему почувствовать, пока не вернусь домой. Сейчас высплюсь и поеду дальше на юг: Гейдельберг, Штутгарт, Мюнхен, Нюрнберг. Потом – на север, и где-то в первой половине декабря надеюсь вернуться домой. Шведские зеркала – вот на что я надеюсь.