Немецкие предприниматели в Москве. Воспоминания

Хозяйство было хорошо обустроено. Господин Финдайзен был чрезвычайно прилежным фермером: поля и скот в наилучшем состоянии, люди довольны, так что было настоящей радостью заниматься у него хозяйством. Когда через первые три месяца он вручил мне 250 марок вместо 200 по действующему соглашению и я обратил на это его внимание, он ответил, что все же ему самому дозволено решать, какую ценность моя особа для него представляет. Я провел в имении год и поработал на двух урожаях. Я бы, возможно, остался еще, так как чувствовал себя за этой работой полностью счастливым, если бы мать не попросила, чтобы я на какое-то время вернулся в Москву в семью. Она опасалась, что я совершенно опрощусь. Так что я был вынужден упаковать чемоданы и отправиться в Москву.

4. Москва, 1893 год

Я был рад снова оказаться дома, но контраст между жизнью в имении и московскими салонами был слишком велик, чтобы сразу как следует освоиться. Мне также пришлось настоять на получении работы, если уж предполагалось мое длительное пребывание в Москве.

Итак, на бумажную фабрику Говарда533 я поступил волонтером, но за мной особо не приглядывали, все занятие заключалось в проверке скучных калькуляций. Впрочем, я обрел хороших друзей, мое свободное время заполняли охота на лис, светские мероприятия, театр и прочие удовольствия. Зато произошло сближение с членами моей семьи, которых я не видел долгие годы, и должен признать, что провел в Москве несколько довольно увлекательных месяцев, но чувствовал себя в городе все же не в своей тарелке. Мои мысли часто возвращались к прежней профессии, оттого и в эту московскую пору по возможности я все же стремился к участию в сельскохозяйственных трудах.

Так, некоторое время я провел в Кондрово, где у моего отца, наряду с бумажной фабрикой, было симпатичное поместье. В нем тогда хозяйствовал сын ранее упомянутого Морица Шумахера, который до этого был фермером в Венгрии. Он возглавлял и работы в имении, и хозяйственную часть целлюлозной фабрики, к которой относились обширные лесные угодья. Дрова этих и чужих лесов использовали для топки, здесь же шла заготовка огромного количества древесины для производства бумаги.

В немалых количествах запасался и торф, и все это надо было подвезти, разгрузить и посчитать, так что такое место могло представлять большой интерес для человека, намеренного освоить сельскохозяйственное производство. Но все эти грамотно задуманные планы разрушились из‐за характера руководителя фабрики Чинчина, который никого не хотел терпеть около себя и сделал для Шумахера решительно невозможным пребывание рядом.

Этот Чинчин был умный человек. В то время как он чудесным образом расширил фабрику до невообразимых размеров, он был вреден отрицательными чертами своего характера. Помимо того, у бедного Шумахера была другая беда – его жена. Тогда он был уже пожилым, а она, венгерка, – еще совсем юной, жизнерадостной и весьма легкомысленной женщиной, не получавшей удовольствия от российской глуши. Во время краткого проживания там у меня был довольно забавный опыт общения с ней, и я вынужденно сократил свое пребывание, чтобы не дошло до неприятностей.

Провел я немало времени и в Липецке, где мы владели большим спиртовым заводом. Сейчас я уже плохо помню, когда это было, потому что у меня такое чувство, что я там был много месяцев во время производственного цикла. Но это не могло быть в ту же зиму. Там собралось очень своеобразное общество. Директором был некий господин Штайн, благородный поляк, и все служащие, кого он привлек, также происходили из Польши. В его доме, которым он управлял, все было поставлено на широкую ногу: были повар, лейб-кучер, швейцар. Его жена была больна, я видел ее только раз или два. Ее заменяла очень изысканная польская компаньонка, кроме того, в его доме была француженка, которая учила французскому его детей. Она, как он выражался, «прямо приехать из Парижа». Я тоже брал у нее уроки французского. Она была очень мила, эта пани Тереза, но потом мне стало казаться, что уроки становятся небезопасными. Я их прекратил, а она потом добилась своей цели, когда на ней женился приемный сын Штайна.

Производство было очень интересным, тоже велось с большим размахом, и в ту зиму я научился многому интересному, немало нового усвоил. Так как мы кормили бардой534 много скота, я ездил по отдаленным местам на ярмарки, чтобы его закупать. Дни напролет мы ехали по широким степям от ярмарки к ярмарке, где продавались большие русские степные волы, всегда парой, как они работали у казаков. Скот большими стадами недельными маршами перегонялся на фабрику. Он чаще всего прибывал туда больным и должен был переболеть ящуром, прежде чем его начинали кормить. Все условия содержания были устроены очень примитивно, животные всегда стояли под открытым небом, для защиты от ветра были построены только легкие деревянные загородки и крыши. Кормили также на улице.