Немецкие предприниматели в Москве. Воспоминания

Как и следовало, в первые же дни я нанес визиты в нужные фирмы, куда меня рекомендовали, и здесь тоже встретил много такого, что было в новинку. Огромные деловые здания, высотой до 30 этажей, где люди стекались к лифтам, которые в таких количествах не были нам знакомы, а затем впечатление от офисов. Большинство служащих в одной рубашке, на голове кепи, трубка во рту. Особенно впечатлен я был тем, что, когда шеф вызывал служащего и диктовал ему задания, он так и стоял перед ним, не вынимая трубку изо рта. Меня везде принимали радушно и быстро обслуживали, выдавая необходимые рекомендательные письма. Какого-то личного интереса я не встретил ни у кого, так, деловая обязанность, которую надо было быстро выполнить. С чем я тогда ознакомился в этом необычном городе, уже точно не помню. Все было новым, громадным и непривычным.

Такой же прием, как в Нью-Йорке, был потом и на фабриках. Последние импонировали мне своей простотой. Хозяйственных запасов нигде не было, в противоположность фабрикам, которые я видел в Старом Свете, и как следствие – невероятное облегчение хозяйствования. Каждое утро прибывали уголь, сырье и прочее необходимое для производства, и выпускался чаще всего только один товар.

Так, я посетил ряд бумажных фабрик, одна работала на одну газету, другая – на другую, без перерыва создавая однотипный продукт. Такое производство, естественно, не предъявляет высоких требований к способностям руководителей. Станок однажды устанавливается и крутится круглый год, в то время как у нас на фабрике Говарда производились все сорта бумаги. И для каждого сорта готовился специальный рецепт, требовалась новая установка станка, промывание, поэтому производительность была много ниже. А соответственно и производство не обходилось так дешево, как в Америке, где потребление бумаги было несоизмеримо шире, чем в России. Эта простота производства, малые инвестиции в склады и запасы вызвали у меня должный отклик. То же самое я обнаружил в других сферах деятельности. Прием на фабриках везде был одинаков. Вручение рекомендательного письма, шеф сам ведет тебя по предприятию, за четверть часа все сделано, на прощание: «Надеюсь, вы увидели все, что хотели», и дело кончено.

Разумеется, в Америке мне бросалось в глаза и многое другое, чего мы не наблюдали в Старом Свете. Тут уже существовали огромные обувные фабрики с великолепными магазинами, тогда как мы у себя знали только частного сапожника. Дешевая обувь, прекрасно выглядевшая в магазине, была совершенно негодной, и в конце концов за пару хорошей фабричной обуви приходилось заплатить столько же, сколько сапожнику.

С жизнью Нью-Йорка я почти не сталкивался, поскольку не был введен в семейные круги, к тому же многое здесь происходило в клубах. Туда я однажды попал случайно и был поражен роскошью обстановки. Интересна была жизнь в порту, огромные пароходы, доставлявшие водным путем бесконечное количество пассажиров, жизнь в деловом квартале, на бирже. В остальном я, привыкший к Старому Свету, мало чему радовался. Хотя все было новым, устроенным практично, но я был доволен, когда удавалось выбраться из нью-йоркской суеты.

Сначала я поехал на Ниагарский водопад. Это, конечно, невиданное зрелище, достаточно известное, чтобы об этом писать. Только я был там в такое время, когда стояли сильные морозы. Спускаясь на лифте за водопадом, ты видел грохочущую на той стороне воду, а вокруг все застывало в бесконечно длинном ледяном частоколе, что еще усиливало впечатление. Тогда лишь очень малая часть водопада использовалась для получения электричества, сейчас все, вероятно, иначе.

Не хочу пускаться в рассказы об отдельных поездках, описанных во множестве другими. Пишу лишь о том, что запомнилось как личное впечатление. После Ниагарского водопада я отправился в Чикаго. Должен сказать, что, попадая в новый город, я чувствовал себя ненужным и потерянным, лишенным возможности завязывать свежие знакомства, одиноким. В Чикаго меня больше всего интересовали скотобойни и консервные фабрики. Туда я ходил ежедневно две недели подряд, изучая производство. Бесконечный поток животных всех видов загонялся ковбоями на лошадях в помещения скотобойни, забивался и тут же разделывался. Причем перерабатывалось все без остатка. Фабричные сооружения для этой цели, которые я все посетил, здесь были очень велики. Мой брат Боб позже работал какое-то время химиком на такой фабрике, но, думаю, ему особо не доставляли радости грязь и недобросовестность, царившие на производствах.