Немецкие предприниматели в Москве. Воспоминания

Примером тому может служить печальный опыт моего брата Леона, когда в Москве умерла его дочурка Лилли и он хотел похоронить ее в нашем фамильном склепе. Ни кладбищенское начальство, ни полиция, ни московский генерал-губернатор не имели права дать разрешение на вскрытие могилы. Такие полномочия имел лишь министр внутренних дел. Поэтому брату пришлось испросить разрешение министра срочной телеграммой с оплаченным телеграфным ответом. Однако ответа он так и не получил, и по истечении трех дней, когда пришло время похорон, ему не оставалось ничего другого, как купить новое место на немецком кладбище, чтобы предать земле свою дочь.

Через три недели после похорон разрешение министра было доставлено через полицию! Оказывается, русские власти, то ли не зная о существовании императорской почты, то ли не веря в ее эффективность, следовали привычке отправлять свои документы, адресованные российским подданным, только через полицию. А это, конечно же, требовало времени.

Однако если кто-то думает, что срок в три недели для передачи сообщения из Петербурга в Москву слишком большой, он сильно ошибается: судя по другим случаям, в том числе и из моей собственной практики, три недели, напротив, были неслыханно коротким сроком.

Один раз я должен был получить в Грозном важное сообщение казачьего управления из Владикавказа. Расстояние между этими городами составляет около 160 километров, которые ежедневный почтовый поезд проходил за шесть-семь часов. Сообщение, датированное ноябрем, было вручено мне в июле следующего года служащим полиции. Таким образом, чтобы доставить его, понадобилось девять месяцев. Разумеется, я к тому времени уже знал содержание упомянутого документа.

Другое важное письмо, направленное мне из Киева судом по делам опеки, я так и не увидел, поскольку, доставленное через полицию, оно никак не могло меня застать: зимой мне тщетно пытались вручить его в деревне, летом – в Москве. На преодоление 25 километров между столицей и загородным домом полиции понадобилось полгода.

***

Полиция вообще была странным учреждением.

Не могу сказать, что она докучала своим гражданам или иностранцам, если те держались подальше от политики и считались «благонадежными». Таковым, судя по всему, признали и меня, после того как моя корреспонденция в течение полугода после моего прибытия явно подвергалась цензуре.

После установления моей благонадежности я на Новый год и на Пасху платил три рубля офицеру полиции, являвшемуся ко мне с поздравлениями, и рубль городовому, и они за это учтиво приветствовали меня. Меня это не очень-то обременяло в материальном плане.

А вообще-то население старалось не иметь дела с полицией. Однажды, когда еще не было железной дороги, я ехал зимой из Болшева в Мытищи и заметил в придорожной канаве труп крестьянина. Естественной моей реакцией было желание подъехать ближе и посмотреть, что тут можно сделать. Однако мой русский спутник был категорически против. «Какое нам дело до какого-то трупа? – заявил он. – Только наживем себе неприятности с полицией».

Что касается методов русской полиции, то, по общему мнению, они были далеко не безупречны. Во время очередной воскресной драки между рабочими нашей и ватермезовской фабрик один был убит. Наш доктор Краснюк велел отнести труп в фабричный морг и известил о случившемся полицию, потому что только они могли (по причине насильственной смерти) дать разрешение на похороны. Прошло несколько дней, прежде чем уголовная полиция по телефону сообщила о прибытии своего сотрудника. Краснюк заблаговременно поставил в морг большую керосиновую нагревательную лампу, чтобы немного поднять температуру в помещении (была суровая зима). Труп, законсервированный холодом, начал оттаивать и разлагаться. Но полиция не приехала. Лампу из морга удалили, и процесс разложения был остановлен. Так продолжалось больше недели – сообщение о приезде уголовной полиции, установка лампы, продолжение разложения трупа, удаление лампы и т. д. Когда я вошел в морг, изо рта убитого торчал огромный, величиной с кулак, разбухший язык, больше похожий на студень.

Небрежность и произвол царили и в остальных учреждениях и службах. Примером тому могут служить методы, с которыми люди сталкивались при получении разрешения на строительство.

Дело в том, что разрешения, скажем, на строительство фабрики, полученного от учреждения Х, было недостаточно; надо было получить еще разрешение на открытие этой фабрики от учреждения Y. Предпринимателю, построившему свою фабрику на основании полученного от учреждения Х разрешения, учреждение Y отказывало в праве принять эту фабрику в эксплуатацию без объяснения причин. И ему приходилось несколько месяцев «хлопотать» в Петербурге, обивая пороги центральных властей, чтобы фабрика заработала.