Немецкий дом

Давид пошел по коридору, Юрген следом. Он смотрел на волосы Давида, слишком длинные на затылке, мятый пиджак, неподходящие ботинки, имевшие вид спортивных тапочек. «Какой жалкий тип», – думал он. И вместе с тем он не мог не признать, что на многих молодых женщин Давид, вероятно, производит впечатление. На Еву, к примеру.

Давид постучал в открытую дверь одного кабинета и жестом пригласил Юргена войти. Светловолосый стоял на коленях у стены. Сняв пиджак, поскольку в окно било солнце, он раскладывал документы по разноцветным папкам. Это были заказы и накладные на «Циклон Б».

– Те, чьи подписи здесь стоят, давно уже умерли, – сказал он Давиду, когда тот вошел в кабинет. – Нам не хватает этих чертовых путевок.

– К вам посетитель, – ответил Давид и вышел.

Светловолосый предложил Юргену сесть и с любопытством посмотрел на него. Юрген снял шляпу и сказал:

– Я жених фройляйн Брунс.

– Ах, вот что.

Светловолосый поискал под бумагами на письменном столе сигареты и протянул пачку Юргену.

– В чем дело, господин Шоорман?

У Юргена стало нехорошо на душе. Но было уже поздно.

* * *

Ева сидела напротив светловолосого.

– Он полагает, что эта работа очень плохо действует на вашу нервную систему, – говорил зампрокурора. – У вас слабые нервы. Он потребовал, чтобы мы вас уволили.

У Евы возникло такое чувство, будто она падает в бездонную пропасть. Она перестала что-либо понимать.

– Он не обсуждал это со мной. И я не уйду! Я ведь часть процесса. Я голос этих людей.

Светловолосый жестом попытался успокоить ее.

– К сожалению, дело обстоит таким образом, что ваш жених вправе принять это решение. Мы, как инстанция, нарушим закон, если продолжим и впредь пользоваться вашими услугами вопреки воле вашего будущего супруга. Мне очень жаль.

Ева смотрела на светловолосого, хотела что-то возразить, но лишь молча мотала головой. Ей стало дурно. Она встала, молча вышла из кабинета и быстро прошла по бесконечному коридору в туалетную комнату. Перед зеркалом фройляйн Шенке и фройляйн Лемкуль прихорашивались для похода в бар «Буги». Они бросили на Еву быстрый взгляд. Вид у нее был аховый.

– Что случилось?

Ева достала из сумочки бутылочку с мятной водой и открыла ее. На сей раз резкий запах ударил прямо в мозг, на глазах выступили слезы, она закашлялась, а потом сказала:

– Сволочь!

– Кто именно из всех этих мужчин? – спросила фройляйн Шенке, подводя брови.

– Твой жених? Шоорман? – полюбопытствовала фройляйн Лемкуль. – Если больше не хочешь, дай мне знать.

Ева подошла к ним и посмотрела в зеркало на свое приветливое лицо под приличной прической. Потом обеими руками схватила пучок, вытащила шпильки, распустила узел и рассыпала волосы. При этом у нее вырвался дикий вопль, как боевой клич неопытного бойца. Девушки с изумлением посмотрели друг на друга, потом фройляйн Лемкуль улыбнулась:

– То есть ты с нами идешь.

* * *

Три часа спустя Ева танцевала в огромном черном жестяном ведре, в котором кто-то сильно и непрерывно помешивал огромной металлической ложкой. Кто-то, кто, по убеждению пастора Шрадера, предопределяет все. Стоял такой грохот, что думать Ева не могла. Людей было столько, что она уже не понимала, где заканчивается ее тело и начинается чужое. Воздух, который она вдыхала, только что выдохнул кто-то другой. Ее дыханием дышали другие.

She loves you, yeah, yeah, yeah! She loves you, yeah, yeah, yeah! She loves you, yeah, yeah, yeah, with a love like that you know you should be glad! Yeah, yeah, yeah. Yeah, yeah, yeah.

Ева опьянела, ей очень нравилось, как ее крутит господин Веттке в этом котле, наполненном черными, белыми, самыми разными людьми. Иногда она бросала взгляды на Давида Миллера, который сидел на высокой скамье с краю котла и обжимался с фройляйн Лемкуль. Потом Ева оказалась рядом с Давидом на этой скамье. Она не помнила, как там очутилась. И куда делась фройляйн Лемкуль.

– Где фройляйн Лемкуль? – прокричала она Давиду в ухо.

Давид пожал плечами, он тоже был пьян. У него был праздник. Пробил его час. Сегодня арестовали чудовище! Суд наконец-то отменил «отсрочку ареста по состоянию здоровья». К сожалению, он не видел лица шимпанзе в момент оглашения этого решения. Сбежав из зала, он направился в синагогу и уселся в молельном зале, где в это время не было людей. Он ждал раввина Рисбаума. Возможно, ему он мог бы доверить правду. Правду о себе, о своем брате, о своей семье. Но через некоторое время Давид задышал спокойнее, успокоился и ушел. Он смотрел на танцующих людей, американских солдат, штатских и заорал в грохот:

– Это был мой брат, которого забил чудовище! А мне пришлось его выносить! Родителей увели в газовую камеру, сразу как нас привезли в лагерь!

Тут он заметил, что голова Евы тяжело легла на его плечо. Она уснула. Или потеряла сознание. Он вздохнул и поднял ее со скамьи.

На левую руку Давид накинул ее плащ, а правой поддерживал ее самое. Летний ночной воздух привел Еву в себя.

– Я вызову вам такси.

Давид довел ее до края тротуара и стал высматривать у проезжающих мимо машин желтые шашечки на крыше.