Немецкий дом

Накануне Ева, единственная женщина в группе из двадцати пяти человек, приехала сюда из Варшавы. В делегацию в числе прочих входили шесть представителей защиты, председательствующий судья и оба других судьи, заместитель генерального прокурора, еще пять прокуроров, Давид Миллер и два журналиста. Выехав из аэропорта, они семь часов тряслись в автобусе по плохой дороге. Когда доехали до маленького города, который дал имя лагерю, было уже темно. Члены делегации поселились в номерах простой гостиницы на окраине. Говорили мало. Все устали, однако были сосредоточенны. Ева оказалась в малюсенькой комнате, из обстановки – только самое необходимое. На узкой кровати лежало сложенное потертое полотенце, застиранное, светлое, почти прозрачное. «Наверняка им пользовались, еще когда действовал лагерь», – подумала Ева. Она легла в постель, потушила свет и попыталась понять, где находится. Тут. Слушая мерное тиканье дорожного будильника, она было решила, что сегодня не сомкнет глаз, но уснула быстро и ночью не видела снов.

На следующее утро ее разбудил не будильник, а крик петуха. Ева подошла к окну и выглянула в сад за гостиной, где бродил петух со своими курами. За забором виднелся болотистый луг, горизонт обрамляли ряды тополей, листва которых блестела на утреннем солнце.

За завтраком в холодном помещении с белой штукатуркой, напоминавшем скорее новенький сельский клуб, нежели гостиницу, защитники уселись за один стол. Братец Кролик чаще обычного открывал и захлопывал свои карманные часы. В другом конце вокруг светловолосого расселись обвинители. Давид был погружен в себя и не притронулся к еде. Председательствующий судья сидел за столом один и, жуя хлеб, просматривал какие-то документы. «Без мантий вполне себе люди, – подумала Ева, допивая жидкий кофе. – Отцы, сыновья, мужья, друзья, любовники».

После завтрака все пешком направились ко входу в главный лагерь, мимо жилых домов, из которых выходили дети с ранцами на спине, мимо мастерских, где уже кипела работа. Оживленный вначале разговор становился тише и наконец совсем смолк. У ворот их встретили трое поляков – пожилые мужчины в темных плащах. Один оказался представителем польского правительства, остальные – сотрудниками мемориала, которые должны были показать им лагерь. Ева перевела слова председательствующего судьи, лицо которого вблизи было обычным, не похожим на луну:

– Мы хотели бы составить полную картину об условиях в концентрационном лагере и в лагере смерти Аушвиц-Биркенау.

Сотрудники мемориала ответили почти сочувственными взглядами. Ева вместе с другими членами делегации прошла в лагерь под надписью над воротами. Журналисты и сотрудники прокуратуры принялись фотографировать. Братец Кролик орудовал рулеткой и вместе с коллегой шагами мерил бараки, записывая расстояния и углы. Он хотел доказать, что используемый в суде план лагеря неправильный. Ева переводила разъяснения сотрудников мемориала и осматривалась, ничего не узнавая. До того момента, как они вошли в двухэтажное кирпичное здание на лагерной улице.

– Здесь располагался лагерный загс. А вот тут была парикмахерская. Узники-парикмахеры бесплатно стригли сотрудников СС и их жен.

Члены делегации бегло осмотрели помещение, выложенное голубой плиткой, и вышли. Ева осталась одна. Она смотрела на слепое зеркало, пыльное кресло и вспоминала господина Ящински.

* * *

Ева пошла за Давидом к одиннадцатому блоку. Он чуть не бежал, и она едва успевала. Делегация скрылась за углом, и на какое-то время они остались на лагерной улице одни.

– Подождите же, Давид…

Ева нагнала его и взяла под руку. Он скосил на нее глаза.

– Как вам, Ева, что мы здесь запросто прогуливаемся? Как свободные люди? – Он не стал дожидаться ответа. – Чем именно мы это заслужили? Я считаю это неприличным.

Давид высвободился, свернул направо и исчез между двумя кирпичными зданиями. Ева пошла за ним. Члены делегации стояли перед каменной стеной. Вид у них был растерянный и пристыженный. Когда Ева подошла ближе, к ней обратился светловолосый. Пожалуйста, пусть она объяснит сотрудникам мемориала, они сожалеют, что не подумали принести венок. Ева увидела перед стеной горящие свечи, цветы и два венка, на ленте одного из которых была изображена звезда Давида. Она перевела, сотрудник мемориала сделал неопределенный жест рукой. Тут председательствующий судья объявил минуту молчания. Ева заметила, что Братец Кролик что-то обсуждает с коллегами. Однако в конечном счете защитники тоже опустили головы и скрестили или сложили в молитвенном жесте руки, думая о том, что услышали за последние месяцы от свидетелей, о том, что те видели собственными глазами. Они молчали и думали о людях, которым пришлось встать перед этой стеной, чьи голые тела предварительно были помечены крупными цифрами, чтобы потом легче было идентифицировать казненных в крематории. Они молчали и думали о тысячах мужчин, женщин, детей, которые были застрелены тут безо всякой причины.

* * *