Немецкий дом

Дальше, в одиннадцатом блоке, в допросном кабинете чудовища, в лазарете, где проводились эксперименты, на плацу, где людей забивали, расстреливали, ломали, в бараках, куда их набивали битком, где они умирали от голода и болезней, члены делегации хоть и переговаривались, но значение момента понимали все. Никто не остался равнодушным. Небо было безоблачным, словно для того, чтобы ничто не осталось от них сокрытым.

– Пляжная погода, – сказал один журналист и сделал снимок.

Сотрудник мемориала завел их в один из деревянных бараков. Они медленно шли по длинному центральному проходу, справа и слева высились трехъярусные деревянные конструкции, на которых люди пытались спать, немного передохнуть, меняясь местами, тесно прижавшись друг к другу, друг на друге. У одного из дальних настилов сотрудник присел на корточки и показал выемку над нижней лавкой. Все наклонились и посмотрели ему через плечо. Ева сначала не поняла, что там такого, кроме голой деревянной стены, сквозь которую зимой должен был проникать лютый холод. Но проследив за указательным пальцем поляка, она разобрала поблекшую надпись. Кто-то по-венгерски написал на стене: «Андреас Рапапорт, прожил 16 лет». Сотрудник прочитал надпись вслух, и посетители, сгрудившиеся над нарами, вполголоса повторили это имя, вспомнив рассказ свидетеля об Андреасе Рапапорте, который прожил всего шестнадцать лет и кровью написал на стене свое имя.

Ева с плачем вышла из барака. Она не могла остановиться. К ней подошел сотрудник мемориала.

– Я часто такое видел, – сказал он. – Можно все знать про Освенцим. Но побывать здесь – нечто совсем другое.

В бараке остался только Давид. Он постоял возле нар, где лежал Андреас Рапапорт, а затем опустился на колени и положил руку на дерево.

* * *

После обеда, который не сохранился у Евы в памяти, делегация посетила лагерь смерти, находившийся в двух километрах от главного. Ева взяла с собой синюю тетрадь, чтобы вечером в гостинице записывать впечатления и так, возможно, избавиться от них. Но после того как они в течение нескольких часов обходили территорию, вытянутое здание с взметнувшейся башней по центру, под которой тянулись рельсы, платформу, дорогу, по которой люди отправлялись в свой последний путь, стояли в березовой роще под деревьями, где люди провели последние мгновения своей жизни, слушали пение птиц в безоблачном небе, видели вход в газовую камеру, откуда уже не было выхода, после того как Ева увидела Давида и светловолосого, неподвижно стоявших рядом, подавленного, как и все, защитника, Братца Кролика, который помог председателю присесть на пенек, после того как она увидела слезы мужчин, она поняла, что слов ей не найти.

Часть 4

В сумерках, когда мужчины собрались в столовой, Ева вышла из гостиницы. Ей хотелось к дому, в котором она четыре года прожила с родителями. Уличных фонарей не было, и Ева спотыкалась в неверном угасающем свете. Она дошла до наружной границы лагеря и двинулась на запад. Каждые пятьдесят метров на заборе висел щиток с изображением черепа. «Осторожно. Опасно для жизни». Хотя Ева знала, что электричества в проволоке уже нет, она слышала, как та гудит.

Дорога была в рытвинах, один раз Ева подвернула ногу. Забор перешел в бетонную стену. Она уже решила, что пошла не туда, но тут появились огни, и, пройдя еще немного, она различила ряд домов. Один из них, поменьше, имел крутую островерхую крышу. Ева остановилась у низкой живой изгороди, окаймлявшей палисадник, и посмотрела в большое окно освещенной комнаты. Там за столом ужинали трое. Мужчина, женщина и ребенок. Семья. Ева прошла дальше, к соседнему дому, который занимал главный подсудимый с женой. В нем света не было. Возле дома, там, где раньше была клумба с розовыми кустами, на забетонированной площадке стояла машина.

– Эй, вы кого-то ищете? – крикнул кто-то по-польски.

Ева обернулась и увидела в дверях мужчину, которого только что видела за столом. В голосе его звучала подозрительность. Ева, сделав пару шагов в его сторону, ответила, что она из Германии и приехала сюда в составе делегации… Она хотела продолжить, но мужчина ее перебил. Да, он слышал о визите западногерманской делегации. Теперь в его голосе послышалось любопытство. Тем временем из дома вышла жена. Ева увидела, что она беременна. Женщина пригласила Еву зайти. Та сначала отказалась, но супруги были настойчивы, демонстрируя известное польское гостеприимство. Наконец Ева переступила порог и первым делом заметила дату на камне в полу. 1937. Она вспомнила, как в детстве пальцем водила по этим цифрам. Это тот дом.