Немецкий дух в опасности

Вокруг нас сегодня разворачивается мощное, всеобщее интеллектуальное движение, направленное – из самых разных исходных точек – к одной цели: определению сущности человека. Чтобы выявить эту сущность, следует для начала раскрыть все соотношения, через которые человек связуется с природными и историческими основаниями собственного бытия; абсолютные категории тем самым релятивизируются. Мы не чисто духовные существа, нас в какой-то мере определяет и наша телесность, и наша раса, и наша психика, и наша нация и наше сословное происхождение. Конкретный человек может быть пи́кником (по Кречмеру), динарцем (по Гюнтеру), интровертом (по Юнгу); но при этом он еще и немец – а значит (надеемся), может быть сопричастным самому существу своего рода (по Гельпаху); наконец, человека можно определить и социологически – как горожанина или крестьянина, как пролетария, интеллектуала или кем еще ему доведется быть. Все эти – и многие другие – виды детерминации, конечно же, определяют человека. Но все-таки, если от всех от них отстраниться, то останется не пустое место – останется уникальная личность. А личность – это духовное явление.

Указание на все природные и исторические детерминанты никоим образом не «искореняет» царства духовного. Напротив, это важнейшие сведения, они раздвигают границы нашего сознания и позволяют лучше понять человека: в таком смысле все это можно только приветствовать. С другой стороны, мы не знаем, в какой последовательности работают эти детерминанты и существует ли их последовательность вообще. Скорее всего, по этому поводу вообще невозможно прийти к какому-то общему пониманию. И вот почему. Само то, в какой степени человек определяется разнообразными и даже противоречивыми детерминантами, влиянию которых он так или иначе подвержен, зависит в значительной степени от душевной организации этого человека. Отдельные люди и, наверное, целые сословия могут главным образом определяться через расовую принадлежность или – что, вообще-то, есть совсем другой случай – таким образом самоопределяться. То же самое касается и других определяющих факторов (то есть, например, профессии, социального класса, материального положения), а также всего многообразия психологических типологий и разного рода конституций. Этому обстоятельству до сих пор не уделяли достаточного внимания. Факт обобществления, допустим, совершенно по-разному определит разных людей, в зависимости от типа их конституции. Те, кто по своей конституции не особенно подвержен сторонним влияниям или в целом склонен обособляться от окружающего мира, тот, по сравнению с другими, и от социальных факторов тоже будет зависим гораздо меньше (по И. Хиршу). Здесь я говорю только про учение о конституциях, но в целом все то же самое касается совершенно любых факторов личностной детерминации. Наконец, итоги наших размышлений следует обратить к социологической системе и социологическим школам. Без этого социология останется дисциплиной наивной, и «новые горизонты сознания» ничего существенного ей не явят. Фихте когда-то сказал: «Философию выбираешь в зависимости от того, какой ты сам человек»; в полной мере это касается и социологии. Все это, конечно, вещи самоочевидные. Сейчас, однако же, дела обстоят таким образом, что самоочевидные вещи повторять нужно раз за разом. Притязания социологизма просто беспредельны, и потому хочется, чтобы сама социология тоже как-то испытывала и исследовала собственные психологические условности. Недавно такое требование зазвучало изнутри, из собственно социологической среды. Американский социолог Уилсон Д. Уоллис исследовал тему «Влияния интеллектуальных форм на метод и теорию»; вот что он утверждает: «В социальных науках есть такая тенденция – излагать чьи-то личные воззрения таким образом, будто они свободно парят в воздухе436, и будто воспринимать их правильнее всего в виде трансцендентальных феноменов единичного порядка. Но такой подход идет вразрез с реальным положением дел. Социолог, как и любой человек на свете, подвержен влиянию своего времени, и те идеи, которые он высказывает, тоже зависят от множества других идей, которыми он напитан, причем происходит это само по себе, хочется этого ученому или нет; влияние исходит от всего, что вокруг: стоит только как следует разобраться в идее, и сразу видишь, к чему относится она, а что – к ней. Чтобы понять мировоззрение, нужно понять и того индивида, который его придерживается. Теории этого индивида, его методы и выводы следуют напрямую из устройства самой личности, и личность нужно рассматривать отдельно, если мы хотим до крайних пределов вникнуть в конкретные теоретические построения». Все это непосредственно относится и к социологии Карла Мангейма.

Хотелось бы в целом, чтобы в наших академических структурах было выделено какое-то место для той проблемы, которую здесь мы лишь вскользь затронули: имею в виду проблему великого множества определяющих факторов и переменчивость их внутренней взаимосвязи.