Немецкий дух в опасности

Если взглянуть на структуру публикаций во Frankfurter Zeitung269, то можно проследить, как и даже в какой последовательности заметки эти отражались на содержании «Кризиса университетов»: очевидно, что Курциус ставил своей задачей проанализировать все главнейшие проблемы, поставленные мыслителями и преподавателями, чтобы его работа стала в этом смысле по-настоящему итоговой. Так, например, франкфуртский цикл начинается со статьи Тиллиха о «Реформе высшей школы», и Курциус специально отмечает во втором разделе своего эссе терминологическую путаницу и призывает не смешивать понятия о universitas и высшей школе; начальный раздел, посвященный «историческому осмыслению», оспаривает подход Ледерера и Пшивары и в пику ему произносит пламенную речь в защиту молодежи начала XX века270, – здесь же Курциус отмечает, что ни один из заинтересованных авторов не коснулся главнейших тем, «вопросов о совести и самосознании»; раздел о «сущностных функциях» тоже явно специально написан таким образом, чтобы указать читателю на несостоятельность тогдашних споров: ни с одной из сторон не предпринимается даже попыток «высказать что-то связное», определить собственно сущность и собственно задачи университета – как в таком случае вообще можно прийти к конструктивным шагам? Здесь Курциус намеренно цитирует фундаментальное определение Макса Шелера, данное в 1919 году, дабы продемонстрировать, что систематическая философская мысль, универсальная и в этом смысле сообразная самому universitas, осталась в прошлом и теперь уже, для нынешних мыслителей недостижима; в разделах об «идее и опыте» и о «культурно-образовательных задачах»271 он последовательно разрабатывает темы, затронутые у Геккера, Блоха, фон Мартина и других, где-то приближаясь к ходу их мысли, а где-то резко вставая к ней в оппозицию (особенно это касается вопросов превратно понятого консерватизма); раздел об «изучении и обучении» – прямое продолжение заметки Маделунга; раздел о переполнении университетов построен на статистических данных и тем самым призван дать объективную картину тех проблем, которые затронуты у Вальдеккера и Шпрангера; с работой Рихарда Коха о гуманитарных науках в медицинском образовании ср. замечание Курциуса о медицине и естествознании («Чем больше отходят на задний план механистические воззрения на природу, тем заметнее сближаются естественные науки с гуманитарными»)272; «Масса и элита» соприкасается с заметкой Шмитца и статьей Ясперса, но у Курциуса тема развернута в широком историческом контексте (вопросами элиты и массы Курциус интересовался с 1920‑х годов: здесь прослеживается влияние Ортеги); наконец, Курциус с присущей ему исследовательской беспощадностью добавляет два параллельных подраздела об общей картине современной профессуры и современного студенчества.

Очень примечательно, что в третьей главе «Немецкого духа» Курциус довольно часто – чаще обычного – пользуется словом «либеральный»: так, он говорит, что кастовым порядкам в немецких университетах, всему устаревшему и старомодному там неизменно противостоят либеральные профессора, авторитет и влияние которых в конечном счете позволяют избежать регресса. Еще чуть дальше Курциус критикует демократические принципы (как они понимались в Веймарской республике) и называет их «антилиберальной догматикой» и «чистой нетерпимостью»273. В следующем же фрагменте сказано, что сложилась уже государственная монополия на воспитание, а «тому, кто мыслит либеральными категориями, о таких мерах приходится лишь горько сожалеть»274. Под конец упоминается даже «либеральный дух, который привел когда-то немецкие университеты к величию»275. В этом многократном повторении видится, пожалуй, своего рода личное политическое высказывание. Дело в том, что примерно с начала 1930‑х годов, то есть на исходе Веймарской республики, и впоследствии в Третьем рейхе слова «либерал» и «либеральный» сделались едва ли не пейоративными и чаще всего употреблялись как политическое клеймо для всякого неугодного деятеля276. Ср. со словами Курциуса из письма Катрин Поцци:

Антимарксистом, антикоммунистом я был всегда. Но еще я антиреволюционер. Я консерватор – и либерал. По нынешним временам: преступник вдвойне277.