Парализующий страх обжигал глотку. Он, Тобиас, лежит здесь беспомощный, истекающий кровью, больной… чуть ли не при смерти. Марион, беззащитная девочка, спит. Если это взломщики, они запросто перережут им горло. Если же полицейские, то заберут обоих в кутузку - и ему, Тобиасу, будет предъявлено обвинение. Его засадят в тюремную психушку, на долгие годы, и тогда прости-прощай кокаин.
Он тихо поднялся и растолкал подругу; та крепко спала. Испуганно вскочила:
- Что? Что?
Тобиас зашептал, показывая на стеклянный потолок:
- Видишь? Ты видишь там людей? Тени по-прежнему двигались.
- Каких людей? - испуганно спросила Марион.
- Вон там, там - тени на крыше, - пояснил Тобиас. - Это взломщики или агенты полиции. Боже, что нам делать, Марион?
Марион, окончательно проснувшись, с ужасом взглянула в глаза Тобиасу.
- Вздор! - сказала. - Это тени дуговых фонарей снизу, с улицы.
Тобиас тряхнул головой.
- Дуговые фонари не отбрасывают теней, - пробормотал он и снова с перекошенным лицом уставился в потолок.
Марион начала сомневаться в его вменяемости.
Смутный страх пополз вверх по позвоночнику. С этим сумасшедшим, перед которым она беззащитна, одна, в спящем доме! Она не знала, что делать. Пока что надо его успокоить. Утро вечера мудренее. Она принялась уговаривать:
- Поверь, это тени деревьев, и труб, и вентиляторов на крыше. Фонарь качается на ветру, вот тени и движутся. Спи давай!
Тобиаса это не убедило, но он немного успокоился. Сказал, что спать не будет - понаблюдает еще.
- Где твой револьвер? У тебя ведь был маленький револьвер, где же он? - спросил Тобиас.
Марион, однако, побоялась давать ему оружие.
- Я не помню, где он, - сказала. - Ложись-ка, это точно не взломщики.
Тобиас решил, что поищет револьвер, когда Марион уснет. Он улегся и стал следить за тенями, которые непрерывно раскачивались и, казалось, протягивали что-то друг другу.
Тусклый свет уже пробивался сквозь стекла, края которых обозначились резче. Забрезжила первая полоска зари.
Тобиас посмотрел склянку на свет. И ужаснулся. Жидкости оставалось совсем чуть-чуть, с палец. Невыразимый страх впился ему в затылок… Кокаина нет больше!…
А день поднимался:
Теперь, в самом деле, пришла беда! Что же теперь делать? Что ему время, что ему жизнь - если нет яда, которого требуют тело и душа, которого жаждет все его естество?
Забыт страх перед взломщиками и полицейскими, померкла даже ужасная перспектива психушки! Только одно переполняет его сейчас, одно выжигает изнутри: это непреклонное, неумолимое, необоримое, метафизически-непостижимое влечение - желание раздобыть яд, который означает для него дыхание и жизнь, воздух и питье, бытие и время!
Трясущимися руками зажег он свечу. Он хотел убедиться наверняка, что в склянке больше ничего нет. Хотя он только что, буквально секунду назад, выпил ее содержимое, желание бессмысленно побеждало логику: в склянке
Он поднес склянку к пламени свечи. Нет, нет, нет! Внутри пусто! Он перевернул ее, просунул язык в горлышко. Ничего!
Он встал с кровати и - ползая на коленях, пачкаясь собственной кровью, закапавшей пол - принялся обыскивать помещение. Зрению он не доверял. Ощупывал каждый предмет, брал его в руки и подносил к глазам. Не это ли бутылочка с кокаином… или вон то… вон то? Где гарантия, что глаза не обманывают?
Ах, сколько ни искал, он ничего не нашел!
В нижнем ящике комода (до которого добрался, ползая по полу) Тобиас нащупал револьвер и сколько-то патронов. И то и другое он положил на стул. Но теней уже не было видно.
Окна приятно окрасились в нежно-розовый цвет, из этой розовости с величавым достоинством поднимался молодой летний день, ясный и безмятежный.