Еще до того, как ему придадут форму, в нем — уже память тысячелетий. Дерево знает шум ветра в своей кроне и разговор пролетающих птиц; камни — звуки грохочущей лавы, следы древних животных и подземные толчки; холодный металл помнит, как он кипел; части животных или человека — носят свидетельства битв за выживание, переживаний и мелких радостей. Стеклу памятны времена, когда оно было песком и по нему проползали невиданные твари. И все — все без исключения помнят звезды, и небо, и ветер. А память — это крошечная составляющая жизни, и значит — вещь живет еще в материале, получая уже в нем предчувствие
Для артемага неспроста шелестит осина: это дерево страха и печали заберет испуг у больного малыша или ослабит призраков, повадившихся в дом, а кровосос и вовсе близко не сунется. И кто только выдумал про осиновый кол? Маленький брусочек, один узел завязать в нужном направлении — и вас будут обходить по далекой кривой. Вампиры не любят этого дерева. Оно — само вампир, разве что пьет силы.
А если силы нужно влить — тут можно прибегнуть к артефактам из березы или рябины, такой уж характер у этих деревьев: вливают чистую, светлую энергию в жилы, как сок. Попробуй еще сотвори из них какой-нибудь темный артефакт. Убить кого-нибудь — это лучше к дубу, но он для этого слишком тяжеловесен и задумчив, медлителен в реакциях… вяз подойдет больше. Вообще же деревья слишком благородны, потому что сами принадлежат к миру живых. Убивать всегда лучше металлами — оттого-то они включены во многие боевые артефакты.
Из металлов только солнечное золото и чисто-строгое серебро недолюбливают коварство и противятся причинению вреда — но это не беда, их всегда можно перебить камнями.
Это — маленькие идолы артемагов. Воплощение столетий и нерушимой вечности, самая прекрасная аллея в саду предметов. Только артемаг может сказать, для чего было создано это разнообразие — или, может, кто-то вообразил, что для того, чтобы служить украшениями, материалом для отделки зданий и кладбищ, дурацкими, ничего не значащими амулетиками? Вечность, сама вечность дышит в этих созданиях земли, а вы строгаете их кусками, пропускаете через них глупые шунты, «чтобы было красивее», дробите, убиваете природную силу…
Цитрин! Желто-оранжевый, как глаза хищника — ложь в каждом изгибе прихотливых линий, готов помочь своему владельцу выиграть в любом споре и сплести любую интригу.
Малахит! Мягкий и податливый, живой и радостный, как трава, может, из-за цвета он благороден, как деревья — всегда будет на страже благополучия твоих детей, и если ты хочешь, чтобы кто-то из твоих родных забыл свои горести — ты всегда можешь передать им частичку своего мужества и счастья через этот камень.
Сардис, бирюза, жадеит, перламутр, яшма, оливин — бесконечны виды, оттенки, свойства. И — алмаз, король артемагии, сияющий всеми цветами, позволяющий любые комбинации энергоузлов…
Все живы, и это — жизнь первая, «предназначение».
Вторую жизнь в вещь вливают руки мастера. Под резцом, под прессом, под кузнечным молотом — обретается форма. И энергетические нити прочнеют, потому что вещь получает свой
А потом вещи пускаются в путешествие. У некоторых оно неинтересно: к ним не прикоснутся ничьи руки, они не услышат голосов, просто пролежат в чулане, пока их не вышвырнут в печку. Другие вещи впитывают кровь своих жертв и, лежа в теплых ножнах, каждый раз приращивают силу… а некоторые удостаиваются любви или даже поклонения, и проходят сквозь века, обретая мощь от памяти или возраста, сохраняя знания о каждом человеке, который с ними соприкасался…
Оттого ли старые вещи обладают таким обаянием? Торговцы антиквариатом знают эту тайну, или догадываются, только никому не говорят… а в их лавочках копится год за годом такая мощь, что ее не стоит любая из армий. Если бы люди могли видеть настоящую ценность того, что иногда у них лежит по чердакам… Или нет,
И когда вещь со своим предназначением, существующая в замысле формы, прошедшая свой путь — попадает в руки к артемагу — тут начинается самое интересное. Процесс творения — вернее, со-твочества. Потому что артемаг должен прислушаться к себе и к предмету, который держит в руках, и увидеть все три его жизни, и сделать так, чтобы он получил