Немёртвый камень

Молчание и созерцание — всё, чем они захвачены. Каждая свободная секунда. Ближе к вечеру начнут отрабатывать бои: доверие артефактам при поединках. Тогда всё станет более зрелищным — хотя бы потому, что на полное доверие способны немногие.

— Тернак?

Его ученики никогда не наклоняют даже головы в знак приветствия: сам отучил. Он просто совершеннее их и знает, какое почтение они к нему испытывают — зачем еще мелочные жесты?

— Я о вчерашней тренировке, — негромко сказал один из группы «быстрого прогресса». — Лайрена закрывается.

— Насколько это точно?

— Я проверил ее в бою. Не вслушивается в свои артефакты. Режет связь с вещами. Хуже этих… — он скривил губы, явственно заново переживая свой бой с Дарой.

— Посмотрю позже, — отозвался Берцедер, продолжая путь.

Лайрена, Лайрена… что под этим именем? Большой талант в пятнадцать лет — расцветал и распускался день ото дня, но завял после краткого визита в Одонар на Боевитый День. Ему уже не однажды доносили, что она пытается лезть в доверительные отношения с другими ученицами. Дружбу строит. И как сделать так, чтобы она доверяла только вещам?

Впрочем, это отработанный процесс ломки особо закоснелых. Всего лишь увидеть людское несовершенство. Насилие со стороны других учеников. Предательство подруг, которые были рядом. Отречение учителей. Несколько недель в компании артефактов — и она будет слышать лучше других, понимать вещи тоньше других…

Он вышел на улицу, вдохнул воздух безо всякого удовольствия, и осмелился на осторожный взгляд. Алмазные Рати (Лютыми их называли лишь враги и жертвы) стояли вокруг одинокого здания неподвижно, ровными цепями, одни за другими… все семьсот семьдесят семь — столько удалось пробудить после обряда, проведённого Холдоном.

Вечная броня, в которую они были закованы целиком, как в чешую, посвёркивала холодным блеском — будто тысячи бриллиантов медленно вбирали в себя серую, заострившуюся радугу с небес. Глаз там, за бронёй, не удавалось различить, Берцедер видел только общие очертания: идеально ровные носы, плотно сомкнутые тонкие губы. Ратники несли свой дозор, не касаясь пока что прямых клинков, которые, казалось, составляли с ними единое целое.

Вечное совершенство. Завораживающее и неповторимое. Даже природа рядом с этой идеальной гармонией, казалось, стала более упорядоченной и бесстрастной.

Мороз собственного несовершенства пополз под кожей — это чувство не оставляло с тех пор, как он увидел Ратников. Они, впитавшие в себя силу многих магов, артефактов, нежити — были настолько выше, что… обида царапнула горло. Вот опять. Настолько выше, что не испытывали не просто чувств — голода, боли, страха. Совершенные как алмаз, они подчинялись лишь высшей цели, зов которой ощущался здесь пока неосознанно, но был уже нетерпеливым.

Были они, была цель — и больше не было ничего.

— Скоро, — попробовал прошептать Берцедер, но вышло жалко. Экстер Мечтатель поторопился со своим комплиментом, когда говорил ему, что он — как вещь. Да, вещи могут чувствовать страх, и предвкушение, и Холдон знает что еще, но каждая вещь для себя — совершенство, универсальный микромир, и ни один предмет не будет буквально внутренне выть от осознания собственной ничтожности.

С Холдоном было не так. Сын Дракона был великим артемагом, но все же рождённым от живой женщины. Потому не мог избавиться от того, что связывало его с живыми: гордости, злорадства, ошибок… и страха. Иногда Берцедер забывал даже трепетать перед ним — настолько Холдон был непохож на отца.

Но Холдон, подобно лучшему артефакту, выполнил предназначение, как только были выполнены его условия. После того, как был возрождён Арктурос, Холдон провел обряд по призыву равного — последнее, чего не хватало Великому Шеайнересу в эти бессчётные годы. Последнее, без чего он не сумел обойтись тогда, перед Альтау — для чего и породил Холдона. Не смог и сейчас.

Холдон запустил невидимый механизм — а потом пал, и явились они, и стало гораздо хуже, потому что трудно испытывать вечный трепет низшего перед высшим.

Солнце давно ушло за четвертую фазу. Витязю должны были уже нанести первый удар. Жаль, нельзя этого увидеть: как Ястанир корчится от боли — за все те вещи, которые были истреблены его артефакторами в эти бесконечные века! Берцедер, взглянул на ближайших ратников и в очередной раз подивился их величавому спокойствию, молчанию… бессмертию, которое сразу угадывалось в них. Хотелось подойти и прислушаться к этому бессмертию, разгадать его тайну, хоть как-то ней причаститься…

Он уже почти набрался смелостит подойти и хотя бы взглянуть поближе, когда прямо перед ним плеснули черные драконьи крылья и прихотливой спиралью закрутился смерч. Потоки воздуха опали у его ног, а потом распластались тела — кажется, ученики, какие-то военные и даже Магистры, а потом он поднял глаза, чтобы увидеть…

Спина сама собой изогнулась в поклон.

— Ну, полно. Мне этого хватило еще пока я спал.