Немка

Анна, сестра моего отца, родилась в 1891 году в Мариентале, совсем молодой вышла замуж за Мартина Роора, который вскоре после рождения сына Саши умер во время эпидемии тифа. Говорили, что она была очень красива и походила на свою мать Доротею, рожд. Боос. Через 2–3 года она вышла замуж за совсем юного парня, который был безумно в неё влюблен и был моложе неё на 6–7 лет. Якоб Барбье, французского происхождения, упорно добивался согласия Анны стать его женой, она же какое-то время не соглашалась, хотя сама была преисполнена любви к нему. Счастливая молодая семья — Анна, Якоб и Саша — переселилась после революции в Энгельс, где Якоб работал шофёром, а Анна официанткой. Саша успешно учился в школе. Он был одаренным мальчиком, особенно в области языков и литературы. Они были очень счастливы. Вскоре на свет появился второй ребенок, который, к несчастью, прожил всего несколько месяцев. Больше Анна не рожала детей. Более пятнадцати лет их счастье казалось безграничным, а потом… Некая медицинская сестра забеременела от Яши. Русская. Анна от страдания заболела, Яша плакал и клялся ей в любви. Когда ребёнок родился, Яша оставил свою Анну.

После окончания школы Саша изучал языки и литературу. Анна теперь работала в больнице санитаркой. Но с горя, с тоски по большой её любви она словно сникла, не стало её бодрости духа, её жизнерадостного настроения. Однако её сын, её Саша был тем, кто находил слова утешения для матери. После института он получил работу в центральной газете Республики Немцев Поволжья в Энгельсе. Однажды Саша признался матери, что он встретил девушку своей мечты и хотел бы на ней жениться. Её звали тоже Анна, ласково — Аня. Вскоре Анна узнала, что Аня беременна, и очень радовалась тому, что станет бабушкой. 5 августа 1936 года Александра Роора (ему было 26 лет) арестовали якобы за контрреволюционную деятельность. Анне было непонятно, в чем мог провиниться ее сын. Многих тогда забирали без всякой вины, как и Сашу. И тут Анна показала свою жизненную энергию, свой характер. Во многие двери стучала Анна и получила даже аудиенцию у НКВД, где она убедительно защищала своего сына и где она настойчиво пыталась получить разрешение на свидание с ним. Она сама лучше пойдет в тюрьму, только чтоб его освободили. Она пыталась даже охрану подкупить, но всё тщетно. Не дали ей свидания с Сашей и не нашли нужным эту слишком дерзкую женщину арестовать.

Саше дали 5 лет тюремного заключения по политическим мотивам.

С кем-то у Анны состоялся серьёзный разговор, и её убедили, что её сыну никто не сможет помочь. Так осталась она одна со своим горем. Её невестка стала Анны сторониться, с родившейся внучкой она всё реже получала возможность видеться. Без Саши, без любви, без внучки.

Печальная и униженная, вернулась Анна в наш Мариенталь. Дружественное, радостное окружение её близких родственников, бодрящие разговоры оживили постепенно её жизненную энергию, её прежний оптимизм. Жить она стала у своей мачехи Маргариты, т. е. в доме своего отца Йохана (Ивана) Германа (Франце Ханнеса), где жила её сводная сестра Берта. Хороший друг моего отца, доктор Корнелиус, устроил её на работу в больнице санитаркой по уходу за больными, и она проявила себя прилежной, добродушной, всегда готовой помочь работницей.

Её лучшей подругой была моя мама — её сноха. Все называли её Anagout, что воспринималось как «крёстная». Было ей тогда 45 лет. Её фартуки были обшиты пёстрой бейкой, что привлекало к ним внимание, а один из карманов отличался особенно затейливой яркой вышивкой, и мы, дети, знали, что в нем непременно можно что-то найти. Сперва она гладит тебя по голове и говорит, что зайчик опять приходил к ней и что-то положил в этот карман, а что — не знает, потом достает из кармана что-нибудь: конфету, завёрнутое печенье, маленькую красивую картинку или куколку самодельную — что угодно. Так же она приходила к моей сестре Марии, у неё уже было двое-трое детей. Для меня понятие «тётя» навсегда олицетворяло мою тётю Анну. Её красивые карие глаза, небольшой прямой нос (я думаю, единственный красивый нос во всей нашей родне). Невысокого роста, несколько округлой формы, в общем, вполне женственного сложения. Это была наша Анагоут, позднее тётя Анна, а еще позднее — тётя Нюра (для всех уже в Сибири). И такой я представляла себе мою бабушку Доротею, рожденную Боос, которая умерла, когда мой отец был подростком, а тетя Нюра еще маленькой.

В доме моей бабушки, мачехи моего отца (в доме Францев), происходило что-то необычное. Берта, которой было уже 31, еще никогда не бывала вместе с кем-либо из лиц мужского пола, даже не разговаривала ни с кем, кроме своих братьев. Теперь же старшие женщины семьи Герман: бабушка Маргарита (мать Берты), тётя Анна и моя мать Синэ решили, во что бы то ни стало выдать Берту замуж. Нашелся жених такого же возраста, такого же склада характера (прямо по Гоголю) — Мартин Зальцман, и родственники поженили их.

Сыграли скромную свадьбу, и Мартин пришел жить в дом Франце Ханнеса.