Немка

Когда до Анны дошло, что её тоже хотят с кем-то свести, она воспротивилась, даже слышать не хотела об этом. Её не покидала надежда, и она твёрдо еще верила, что Якоб к ней вернется. «Никакая другая женщина на земле не может его так любить, как я, и никакую другую женщину не может он любить, как меня». Это утверждение дошло до моего сознания, безусловно, не в те годы, а гораздо позднее, когда я уже была взрослой.

И всё-таки это сводничество состоялось. И состоялся новый брак моей тётушки. Анну заметил и она понравилась недавно овдовевшему весьма уважаемому, приятной внешности — отцу шестерых детей — человеку, работавшим бухгалтером или другим должностным лицом. И он нашел её единственно подходящей. И Маргарита, и Синэ, и Берта советовали Анне выйти за него замуж, утверждали, что он порядочный человек и его дети хорошо воспитаны, а она сама ведь любит детей. Да. Да. Да. Анна признавала все представленные аргументы, признавала, что это был бы разумный и правильный шаг в её жизни, но… она не могла выбить из своей головы Яшу. А Саша, её сын, как он расценит это, когда вернется? Однако после длительного разговора с глазу на глаз со своим братом Александром (моим отцом), который смог её убедить, что тщетно лелеять надежду на возвращение Якова и пора его забыть — после этого разговора Анна дала согласие на брак. Теперь она носила фамилию своего супруга — Гросс. К сожалению всех родных, через год закончилась их совместная жизнь, Анна ушла из семьи. Он был хорошим человеком, она хорошо обходилась с детьми, младшие называли её мамой. «Я не могу, — объясняла она моей матери. — Яков стоит перед моими глазами». И она вернулась в дом своего отца.

К этому времени, в 1938 году, арестовали и моего дядю Петра Германа, который жил с семьей в Магнитогорске. Его жена Евгения с двумя детьми, Геликом (3) и Голдой (1), тоже приехали в Мариенталь и поселились в доме отца.

Незадолго до войны, по отбытии срока, вернулся Александр, а Петра освободили по амнистии.

Саша недолго пробыл в Мариентале, ему предоставили работу в том же издательстве, где он работал раньше. С семьей связь не установилась, видимо, молодая женщина поверила (как многие и многие в те годы) в то, что он враг народа, и вышла замуж за другого. Началась война, и перед нашим изгнанием Саша приехал в Мариенталь, чтобы вместе с родными уехать в Сибирь. Петр работал слесарем на мариентальской МТС.

Теперь же мы пишем о 1945 годе, когда Саша погиб. И Берта должна завтра утром пойти в Родино и сообщить своей сестре о смерти её сына. Наша Анагоут!

В этот вечер в нашей семье много говорили об Анне. Так как мне нужно было только утром выходить в поле, я тоже принимала участие в этих разговорах и многое узнала о жизни Анны, о её счастье в браке с Барбье и о Саше, что он был милым бравым ребенком, и потом уже взрослым его ценили как высоко интеллигентного человека.

И внешность его была впечатляющей: высокого роста, худощав, красивой формы голова, выразительные карие глаза. «Он даже начал писать роман, это Анна еще до войны говорила», — заявила моя мать.

Потом начали молиться. Бабушка Лиза и мама взяли молитвенные книги и стали читать молитвы за упокой нашего дорогого Саши.

Потом разговор зашел о Петре и о моем отце. Петр ведь тоже был в Воркуте на шахте, может быть, он тоже погиб? Боже милостивый! А наш отец? Почему мы не получили ни одной весточки от него? Уже почти три года прошло, как его забрали. Жив ли он еще, или его убили? Мать моя тихо плакала в свой фартук. И что с нами еще будет, как мы будем жить дальше? Никто не мог ответить на этот вопрос.

Слава Богу, что Мария получала регулярно письма от мужа — Александра Цвингера, его не арестовали, и он остался в трудармии, так же как Мартин Зальцман — муж Берты. Неизвестно только, как долго еще им придется служить в этой армии.

На следующее утро, как всегда, как только заря занялась, я ушла в поле в ботинках с новыми подошвами, с которыми я должна осторожно обращаться, чтоб остались целыми до начала учебного года. Я хотела еще у Эллы спросить, не могут ли они мне иногда по бутылке молока передавать?.. И не посмела. Моя мама и бабушка Лиза так истощенно выглядели, а восьмилетние близнецы Иза и Тоня определенно были всегда голодны…

Ботинки мои остались целы, но для школы они мне в эту осень не понадобились, так как мы работали в поле, пока снег не лег, до морозов. В школу мы пошли в начале ноября — в валенках.