Немка

«Ты совсем по-другому выглядишь на сцене, голос твой звучит иначе. Всё так правдоподобно, так естественно воспринимается. Замечательно!»

«Высокая оценка», — подумала я и поблагодарила Сашу.

Жизнь у Саши была для меня божьим подарком. Через большие окна комната хорошо освещалась днем, а вечером был электрический свет или зажигалась большая керосиновая лампа с абажуром. Муж Саши работал в райкоме, и домой приходил обычно поздно. Мы сидели за столом — Саша проверяла школьные тетради или писала план уроков на завтра, я делала домашнее задание или читала. У неё начинались уроки в 13 часов. Когда я приходила из школы, я некоторое время была одна. После обеда я ходила за водой к колодцу в соседнем дворе, сметала снег со ступенек, когда он был. Один раз в неделю мыли полы, но не только я, но и Саша или её мама, которая частенько приходила.

К Новому году опять был объявлен костюмированный бал, но я отказалась принимать участие. Зато я пообещала принять активнейшее участие в подготовке большого представления к годовому отчётно-выборному собранию колхоза в Кучуке. В мой последний в старом году приезд собрались все в колхозном клубе, чтобы составить большую программу. Я предложила взять «Юность отцов» в сокращенном варианте, кроме того была предложена маленькая комедия «Дусина ошибка», что исполнялась только двумя участниками: фронтовая парикмахерша в большой спешке стрижет и бреет заросшего щетиной фронтовика, не зная при этом, что он знаменитый лётчик-истребитель, герой Советского Союза, которого она давно мечтает увидеть, а сегодня он приедет на встречу с населением в местном клубе. Вот она и спешит.

Я предложила Мане сыграть эту роль, но утвердили меня. В программе должно быть несколько песен. Все согласились на песни, которые с наибольшим успехом исполнял наш школьный хор под руководством Клементия Варфоломеевича Роора. Мы же будем их исполнять в сопровождении гармошки или баяна Василия Красника. Программа была составлена примерно на два часа по времени. Когда я пришли домой, сестра Элла меня ошеломила потрясающей новостью — по всей вероятности, она будет выходить замуж. «Нет!» — вырвалось у меня. Она взяла меня за руку. «Лида, он недавно пришел из трудармии, его жена давно живёт с другим, детей нет. Он хочет, чтобы только я была его женой, хотя он на 6 лет моложе меня. Так тяжело жить семье без мужской помощи. Прошло уже полтора года после окончания войны, и ничего не улучшилось для нас. Кто знает, что нам еще предстоит, сколько трудностей предстоит еще преодолеть. Тебе еще полтора года учиться, потом дети». — «Я брошу школу», — перебила я её. «Это ничего не даст, это…» — «А как ты его находишь, любишь ты его?» — «Ах Лида. Мужа своего, Адольфа, я любила, но дело ведь не в любви. По-моему, он хороший человек. Трудовой человек, конечно, не белоручка… Можно же привыкнуть. Ты знаешь его мать, Линду, она, правда, ему мачеха, но она хорошо о нём говорит и тоже хотела бы, чтоб он на мне женился. А Адольф мой уже никогда не вернется». Элла заплакала. Как мне её успокоить? Ей 35. В мои 17 лет я не могла сестру представить с другим мужчиной. Было это эгоистично? Может быть. И всё же, мне было её жаль. Мы обнялись.

«Хорошо, Элла, ты сама должна знать, что лучше». И сама едва сдержалась, чтоб не зареветь.

А куда нам теперь с мамой? Бикбулатов дом у нас отобрали. Муж Эллы будет, конечно, у нас жить. А моя мать этим нисколько не озабочена. Ну да. Он же сын Линды, а она лучшая подруга моей матери. Они здесь уже, в Кучуке, познакомились и так сдружились, как будто всегда были знакомы. Обе маленького роста, похожей комплекции, они смотрелись как сёстры. Теперь Линда видела возможность породниться с нами, и моя мать активно содействовала сводничеству своей дочери с сыном Линды.

Собиралась я в дорогу в Родино в подавленном настроении. Очень мало что нашлось взять с собой из еды, котомка была почти пустая.