Немка

Это был последний рабочий день, когда я работала с Дарьей Цапко вдвоём, я просто стала её избегать. На молотьбе нам приходилось бывать вместе на скирде и подавать в бункер, при этом не говорили мы ни слова. При молотьбе на току в селе создалась возможность ночевать дома, и на обед мы уходили иногда домой. Дома, на семейном совете — а главенствующей на нём безусловно была Элла — было решено, что я должна продолжить учебу в Родино, что мне надо повторить девятый класс и не стыдиться этого. Элла между делом заработала немного денег, которых хватит, чтобы заказать для меня хромовые сапожки. В Родино есть хороший мастер-сапожник, и он обещал к началу учебного года смастерить их. Кроме того, наше государство обещало погасить все довоенные облигации, а облигационные билеты нашего отца остались все в сохранности, и мы сможем заказать к зиме новые валенки.

Невероятным мне казалось то, что мне наобещали. У Розы и у Нюры были такие сапоги из тонкой мягкой черной кожи, я не знала, откуда они у них и никогда не спрашивала об этом, потому как считала невозможным когда-нибудь такие получить.

В конце августа, отпросившись на один день, я пошла в Родино, чтобы узнать у руководства школы, можно ли мне повторить девятый класс. У секретарши Сони Левченко я узнала, что Ирина Ивановна больше не работает, она вернулась в свой родной Ленинград. Мне надо обратиться к Роману Васильевичу Пятаку, который занимает её должность, или к самому директору. Я вошла к директору, получила разрешение с указанием, что должна согласовать это с комендатурой. Там меня проинструктировали подробно в том, что я давно уже знала и спросили, собираюсь ли я опять проживать у Лаботко. На это я решительно ответила: «Нет, я найду себе другую квартиру». — «Тогда придешь опять».

Новую квартиру я нашла у молодой учительницы начальной школы, которая недавно вышла замуж и теперь проживала в двухкомнатной квартире в центре села, минутах в 10 ходьбы от школы. Дом был рубленый с дощатым полом, покрашенным в желтый цвет, с большими окнами и с пристроенной маленькой прихожей, выходившей на крылечко в четыре ступени. Пристройка была когда-то выполнена из довольно узких и тонких досок, которые с течением времени ссохлись, создавая при этом некоторые щелки, о которых, возможно, придется еще писать. На это место жительства я попала через Катю Короткову, девчонку из колхоза Ворошилова нашего села, которую я случайно встретила утром, когда шла в школу. Супруг учительницы был братом Кати.

После комендатуры я робко вошла в дом, рекомендованный Катей, и представилась. Александра Михайловна, молодая учительница, оставившая свою девичью фамилию Мироненко, сказала, что она уже в курсе. «За квартиру я могу платить топлёным маслом, сестра мне обещала. Кроме того, она хорошая портниха, может быть… Вы могли бы и на это рассчитывать… И я… тоже умею шить», — нетвёрдо добавила я.

«Хорошо, хорошо», — приветливо улыбнулась она. Пришел её муж, она представила меня и спросила его мнения. Он только пожал плечами.

«Решай сама».

«Тогда увидимся через две недели, твой учебный год начинается в этом году 15 сентября. Если дома никого не будет, здесь ты найдешь ключ», — она показала мне ключ под ступенями.

С лёгким сердцем я летела домой — как на крыльях.

Рассказывая обо всём этом дома, я выразила удивление тому, что эта женщина так быстро согласилась меня принять. «За это ты должна быть благодарна Катерине, это она подготовила её, прежде чем ты пришла», — сказала Элла спокойно и уверенно. 10 дней я была еще на молотьбе, потом помогала дома картошку убирать. Элла выпросила подводу в колхозе, поехала в Родино, взяв с собой мешок картошки, немного «муки» и масла в моё новое жилище, и обговорила всё детально с моей будущей хозяйкой. Из Родино она привезла сапоги.

В эти дни Роза собиралась на Дальний Восток к своей сестре. Мне она подарила свои учебники для 9-го класса. Мы расставались, не зная, что встретимся вновь через 24 года. До этого и переписки не было. Для Розы было бы рискованно переписываться с немкой.

Я была ей очень благодарна за учебники, а печаль-тоска… Как пела великая певица: «а горе не море — пройдет, отболит».