Немного любви

— Какой же ты мудак, Грушецкий! Какой. Ты. Мудак. Никогда не говори ничего подобного ни одной женщине — про усилие воли — если, конечно, у тебя возникнет в жизни хоть одна, которая будет тебе не как я, а действительно дорога.

Уже. Уже возникла, но предпочел, понятное дело, промолчать. Возразил с досадой:

— Я вот говорю тебе что-то человеческое, но для тебя остаюсь просто мудак. Если раньше мы хоть в чем-то пересекались в понятиях о жизни, то теперь… а, нет никакого смысла в этих разговорах.

— Нет, — она снова чуть покачнулась. — Нет смысла, Ян, и не было. Я всегда разговаривала с пустотой внутри тебя, которую сама же и наполняла смыслом. А с кем разговаривал ты? Мне на Нове Место. Сделай одолжение, оставь меня в покое и вали по своим делам. А Йозефу я сама все скажу, пусть подложит под тебя Богумилку, она в твоем вкусе и судмедэксперт вдобавок…

— Да лесом всех Богумилок, Эла, мы не виделись десять лет, я… ну неужели это все, что ты мне скажешь?!

— Ты меня предал.

— Ты заблокировала меня в соцсетях!

— Каждый в любой момент времени может откатить условия взаимодействия до приемлемых. Ты откатил до того, как было удобно общаться тебе. Ну и я — как удобно мне, в свою очередь.

— То есть, не общаться.

— То есть, да. Человек, которого я любила в тебе, умер давным-давно, много чести оставаться в контакте с его бренной оболочкой.

— Я тебе говорил, что так будет. Я сделал, что ты хотела, в итоге потерял друга. Любовь все разрушает.

— Ты поимел друга, если точней. Всего-то и надо было, чтоб сохранить дружбу, быть немного честней — с другом, даже если он женщина. Я же спрашивала тебя до встречи, с кем ты. Разве ты ответил мне как есть? А потом, лежа со мной, писал своей девке «хочу к тебе» и показывал мне, как другу, эту переписку… Любовь разрушает? Любовь созидает все, если ты осмелишься отдаться ей, как потоку, как пламени…

— Отдаются обычно женщины. Это не ко мне.

Пустой и пошловатый. Как ты безжалостна, жизнь, к лучшим своим творениям.

— Я не понимаю, зачем тебе это было нужно, Ян, если не значило ничего.

— Ну почему ничего?

— По результату.

— А какого результата ты ждала? Ты получила, что хотела — меня — так? Ну, не роман же было с тобой заводить.

Каждым словом делал нестерпимо больней. О да. Четко и правдиво — роман заводят с другими. А ты в пролете всегда. Ты не из тех, с кем заводят роман живые человеческие мужчины, желаемые тобой превыше всего. Не роман. Зачем же было тогда… если не значило ничего?!

— Так или иначе, ты выбрал то, что выбрал. Имей теперь то, что выбрал. И нет, мне неважно, что ее хватило тебе только на три года.

— Так ты все же следила за моей жизнью? Польщен.

— Вместо меня ты выбрал того себя, которому время от времени нужна новая щель. Прекрасно, это твой выбор. Но при чем тут так называемая дружба? Вот с этим я должна была «оставаться в контакте»? Самому нигде не печет от постановки вопроса?

— Подожди. Я давно хотел сказать тебе, но все не случалось. Прости за все — и за все спасибо.

— Да пошел ты! Не нужна мне твоя благодарность. И извинений твоих я не принимаю. Для меня вся эта история была не про «прости и спасибо». Для тебя это просто слова, ничего больше, а мне подаяний не нужно, Яничек, перегорело. Мало того, что перегорело, так и не было ничего. Единственный реальный твой вклад в мою жизнь — то, что ты был сделанной мною ошибкой. Сам же ничего не сделал и не вложил. Ты умер для меня, и я не рада явлению подгнившего трупа. Смердит!

Развернулась, не прощаясь, пошла прочь.

Грушецкий некоторое время смотрел ей вслед, потом пожал плечами, медленно двинулся обратно вверх по Цигелне.

Глава 4 Рыжая с хвостиками

На Прагу пал снег.