Немного любви

На желтоватых листочках сверху грузно лежало кольцо с зеленым камнем — эмалевый жук с раскинутыми крыльями, теплый, матовый, тусклый. Будет ли искать ее Пепа, после того как она попросила помощи и сбежала? И что он вообще поймет? И что о ней знает?

Они с Грушецким исполнили при нем достаточно яркую сцену неприязни, чтоб у нее был повод сбежать. И Пепа в курсе ее депрессивных эпизодов, для него это не новость. И официально обвинить ее совершенно не в чем, кроме того, что она дважды — теперь трижды — случайно оказывалась на месте внезапной смерти молодой женщины. Если же Новак позвонит — а он позвонит, нюх у него что надо — всегда можно отговориться семейными проблемами, сказаться больной. Женщина в депрессии — прекрасный довод для подтверждения чего угодно, первый раз в жизни она радовалась и хронической болезни, и своему диагнозу. А, может, диагноз так и выглядит? А на самом деле ничего и не было?

Но мозг услужливо подносил патроны — один к одному — для самострела.

Я родилась liebe, как самая старшая нашего рода.

Что она, собственно, знала о семье, кроме того, что старшая женщина рода обычно носила знатную и кровавую фамилию и лечь старалась на небольшом кладбище словацкого городка у подножия Малых Карпат? Что если страшные сказки про Ану Батори, рожденную не в любви, лишенную семьи, убитую в младенчестве — вовсе не сказки? Что если она не умерла, а выжила, чтобы блуждать по свету, искать ту самую любовь, как иные ищут еду? Что если она умела убивать за еду? Маленькой Эла очень хотела волшебства, передаваемого в их странной семье по наследству, и чтобы выбрали именно ее. Все дети хотят волшебства, но для нее сила равна была безопасности, покою, власти. В первую очередь, безопасности. И вот сейчас у нее в руках была та самая сила, но безопасности не обещала, скорее, напротив.

Похороните меня на другом берегу реки, а не то я приду по вас. Я всегда возвращаюсь.

Землю на кладбище выбирали, пока старая Малгожата была еще жива. Где в Вишнове другой берег? Где там река? Неужели она и хотела вернуться?

Эла вспомнила, как теперь выглядит памятник, и съежилась в коконе одеяла. Как-то до сей поры ей не приходило в голову, что мать готова похоронить их с бабкой в одной могиле. Вспомнила рисунки из бабушкиной коробки — и то, как на них проступали ее черты — и принялась убеждать себя: все-таки показалось. В конце концов, она и внешне всегда была похожа на госпожу Малгожату, что тут такого. Но память подкидывала подробности — еще и еще. О том, как мало было известно о детстве госпожи Малгожаты — после смерти матери ее и саму воспитала бабка. О том, как не обсуждалась смерть старшей дочери Малгожаты Анжелки, Эла никогда не видела ни одной фотографии, ни одной вещи покойной. О том, как бабушка перед смертью просила немного любви… и еще детей. Замуж не торопила, но понуждала родить ее и Агнешку. Сначала ее, как старшую.

— Бабуль, а тебе зачем?

— Как зачем? Было бы нас больше. Бегали бы тут маленькие, болтали.

— Тебе соседских мало? Болтают с ночи до утра.

— Так то ж не свои, Бета. Мне надобно своих.

Зачем ей было надобно своих, думать сейчас не хотелось категорически. Начинала болеть голова — мучительно, от невозможности принять очевидное. И еще ореховые рогалики. И сердобольность старой Малгожаты к умиравшим вокруг нее, искреннее сочувствие. А еще Эле очень хотелось уснуть, и проснуться где-нибудь через месяц, уже в Вене, в своей квартире, и чтобы все давно кончилось. Но оно не кончалось. Оно не кончалось, потому что она теперь видела, видела слабый ореол свечения молодых женщин, жабок, подростков. Насекомые так видят тепловое свечение жертвы. Никакое это не гало. У нее все в порядке со зрением. И первый раз оно сработало после первой смерти, когда тем самым розоватым слабым светом облило Магду с ребенком на руках.

И тогда Эла, еще не зная, что к чему, вовремя отшатнулась.

А если бы нет?!

Глава 5 Королева летних стрекоз