Рагимов купил мне красивый серебряный крестик и три иконки. Иконки стоят у меня до сих пор, а крестик я выбросил. Сорвал с груди и швырнул от себя. И он так долго-долго летел, невидимый в темноте. Так долго, что я даже испугался – не пропал ли он, не улетел ли на небо. А потом он загрохотал, как порванная якорная цепь. А я стоял, тоже невидимый в темноте, сжав кулаки, и кулаки эти были мокрыми от слез.
Это было в месте, которое называется «Объект 1200». После войны здесь был устроен большой лагерь для пленных японцев. Бараки, вышки, колючая проволока. Отсюда их водили колоннами в город – строить исторический центр. Но я не видел всего этого. Потому что задолго до моего рождения японцев вернули в Страну Ямато, «колючку» сняли, вырыли столбы охранных вышек, а фундаменты бараков соскоблили с лица земли бульдозерами. Так что их теперь не найти в траве.
Потом несколько лет сюда водили колоннами школьников и комсомольцев – сажать сосны, рябины и кедры. Засадили почти все. А что осталось пустым – отдали под пашни расположенному неподалеку училищу для трактористов и сельхозмеханизаторов. И училище каждый год засевает поля картошкой, пшеницей, овсом и рожью поверх японских могил. Несколько могилок остались – холмики с истлевшими деревянными столбами без надписей. Есть несколько мраморных надгробий. Их установили молодые японцы, которые приезжали сюда. Они искали могилы в кустах малины. Часть вскрыли и увезли кости на родину. Часть накрыли мраморными плитами. Еще они сделали бронзовые таблички на мраморе, но бронзу быстро украли. Мрамор здесь не нужен никому. На этих плитах пастухи накрывают свой обеденный стол, когда коровы бродят по склонам оврагов.
Я жил рядом с этим местом. Иногда мы с Машкой ходили сюда гулять и собирать дикую клубнику и малину. Малины было очень много в мрачных сосновых коридорах, а клубника росла на холмиках. И вообще место было красивое, с мягкими перекатами полей, оврагами, ручьями и круглыми болотцами.
Потом к нам приехала мама. Насовсем. И выяснилось, что жить вместе мы не можем. И мне надо опять куда-то съезжать, быть бездомным, арендовать тесные комнатки-клоповники в общагах, где в гулких коридорах молчаливые дети строят домики из водочных бутылок и пластмассовых шприцов. Меня начинает трясти всякий раз, когда я представляю себе это. Но я был не нужен маме в ее доме. Ей нужен был маленький мальчик, ясноглазый и ласковый – чтобы кутать его в теплую одежку, баловать вкусным и даже находить ему девочек, потому что он подрос. А я не вписывался в образ, и ее лицо принимало тупое бульдожье выражение каждый раз, когда она обнаруживала несоответствие. Я думаю, что она никогда не любила меня. Даже самый сильный материнский инстинкт не становится любовью. Он мешает любить, потому что, как любой инстинкт, ослепляет. А чтобы любить, нужно ясно видеть.
Когда она говорила, что я издеваюсь над ней, мне хотелось выть и царапать когтями свое горло. В один из таких моментов, ночью, я ушел из дома. И пошел в сторону полей «Объекта 1200». Светила полная зеленоватая луна, но было так темно, что я не видел дороги под ногами. Меня колотило изнутри ледяным молотком ненависти. Я ненавидел мир, в котором был бездомным. Машка рассказывала мне о своей любви, но в трудной ситуации могла только повиснуть на моей шее и требовать, чтобы я дал ей жилье, деньги, кухонную посуду, одежду, развлечения.
– Чего ради я тут нахожусь? – спрашивал я себя, – Мне не нравится этот мир, и никогда не нравился! Почему Ты меня не спросил, хочу ли я сюда? Почему Ты не говоришь мне, зачем я здесь?!!
Я кричал это, запрокинув голову к зеленой луне. А по сторонам шевелились полупрозрачные в ее свете метелки овса. Под ногами неудобно бугрилась избитая тракторной колеей дорога. А у овса будто не было стеблей. И метелки были зеленым прозрачным морем, сквозь волны которого просвечивала тьма. Я вытянул руку и не увидел пальцев.
– Появись! – закричал я, – Я хочу видеть причину всего этого!!!
Тишина была такой плотной, что я ощущал ее плечами, кожей, языком и горлом.
– Не хочешь! – сказал я, и снова заорал, – Ну, тогда пришли мне ангела!!! Пусть он расскажет о Тебе!
Тихо-тихо было кругом. В своих ушах я слышал свое сердце.
Я пошел дальше, и вдруг заметил, как высветились из тьмы стебли овсяных колосьев. Желто-зеленый свет лился волнами из-за моей спины. И он двигался, и становился всё ярче и белее, как будто луна приближалась ко мне сзади и сверху. Я посмотрел в сторону, на луну, а потом резко обернулся и утонул во тьме. Пошел прямо. Свет, дрожащий и вибрирующий, снова побежал впереди меня по колосьям, становясь ярче и ближе. Я замер. Свет усиливался. Казалось, прямо за мною беззвучно приземляется самолет. Я ждал, напрягшись до онемения. И когда показалось, что источник света сейчас ударит в затылок, я снова обернулся. И снова увидел темноту.
Тогда я закричал, и сорвал с себя крест. Бросил в сторону. И сразу пожалел о сделанном, стал вслушиваться, чтобы определить, где он упадет. Было тихо. Казалось, шли минуты. А потом, упав где-то, мой крестик звякнул лопнувшей струной.
– Дай мне знать, когда понадоблюсь, – сказал я.
И пошел назад по лунному морю желто-зеленого овса.