Немного ночи (сборник)

Кемерово, 2006 г.

Немного ночи

Икра

Сторублевыми купюрами очень неудобно подтираться. Не делайте этого, если у вас существует хоть какой-нибудь выбор. И под словом «выбор» я имею в виду вовсе не тысячерублевые купюры, хоть они и немного больше.

Вообще, проблема в спешке. Если очень сильно спешишь, то рано или поздно приходишь к ситуации, когда деньгам невозможно найти лучшего применения, чем спустить их в канализацию. Лишь юные мажоры считают, что деньги – это способ решения проблем. Они так думают лет до тридцати-тридцати пяти, потом смиряются. И обреченно дергают ручку унитаза.

Я никогда не был мажором. Но я спешил. Я думал, что завтра мне предстоит далекий путь – двенадцатичасовая тряска в автобусе – и торопился лечь пораньше. И потому доверил завести будильник своей жене. Она завела. И, проснувшись, я понял, что между мной и отъезжающим автобусом – полчаса и половина города. На ее взгляд, этого было вполне достаточно.

А я не успел даже сходить в туалет. Ладно там – почистить зубы. Никто не собирался в этой поездке целоваться со мной (ну, хорошо, я надеялся, что собираются, но не в этом же дело…). Ладно – поесть. Еды можно купить по дороге. Но – туалет! В наших автобусах не бывает туалетов!

Я метался по остановке, а сговорившиеся таксисты не хотели везти меня на вокзал дешевле, чем за 200 рублей. При том, что у меня с собой было всего полторы тысячи, на которые мне предстояло предаваться безудержному веселью в течение двух недель в кратере одного из древних вулканов.

В принципе, у меня оставалось некоторое время на вокзале – минут 10. Вполне достаточно для современного молодого горожанина, чтобы справить любые естественные потребности своего организма. Вокзальный туалет встретил меня приветливым аммиачным смрадом. А в кабинке не было ни гвоздика, ни крючочка – ничего, на что можно было бы повесить мою большую спортивную сумку с вещами. Ну, вы знаете, вещи – всякие трусы, футболки, теплая кофта на случай резкого похолодания, еда в дорогу. Впрочем, еды не было, потому что я спешил, и не взял с собой еды. И не было туалетной бумаги.

С последним обстоятельством я смирился уже сидя на корточках над нечистым вокзальным «очком», в обнимку с большой спортивной сумкой. Мне пришлось держать ее на коленях, как любимую. Вот вы держали любимую на коленях в вокзальном сортире? А я – почти…

Я, конечно, мог бы крикнуть в пустоту, которая была за дверцей кабинки:

– Эй, кто-нибудь! Дайте бумагу!

Но, во-первых, я не знал, с кем именно я таким образом вступлю в контакт. А, согласитесь, вокзальный туалет – это то место, где не с каждым встречным хочется контактировать. Во-вторых, была большая вероятность, что у того первого встречного не будет с собой бумаги, а будет нездоровое чувство юмора. В третьих, имелся шанс, что неизвестный гипотетический туалетный встречный пожелает вступить со мной в диалог, выяснить некоторые обстоятельства моей жизни и пребывания в это чудесное время в этом чудесном месте. А, возвращаясь к пункту «во-первых», я сомневался. Главным представлялось то, что мне, хоть ори я, хоть угрожай местной общественности самоубийством, негде было взять туалетную бумагу в ближайшие несколько минут.

И я подтерся сторублевками. Их у меня было три. Потому что сначала у меня была одна тысячная купюра и одна пятисотрублевая. С пятисотки таксист дал сдачу – три сотни. И вот я, скрежеща зубами от жалости к себе, использовал первую сотню. Этого было мало. Жестокий молох вокзальных туалетов требовал большей жертвы. И я использовал вторую сторублевку. Потом – третью. «И это делает человек, который ни разу в жизни не пробовал черной икры», – подумал я.

В автобус я запрыгнул минуты за три до отправления. Так что, чисто теоретически, у меня была возможность поорать там, в туалете, насчет бумажки, и, может быть, все обошлось бы для меня дешевле. История не имеет сослагательного наклонения. Пусть же его не будет и у истории моей жизни.

И, да, перед использованием денежные купюры нужно помять, так же, как, скажем, газету или страницу из книги. Уж вы мне поверьте.

Кувалда