Немного о потерянном времени (СИ)

— Куда собралась, дура? Кому ты нужна такая убогая извращенка? К сопляку этому, своему поклоннику? Да, сейчас! Если бы не отчим его, давно бы показал, кто он и где его место.

А вот это что-то новое про Руслана и его родителей. Никогда ничего подобного не проскакивало до сих пор.

Вдыхаю и стараюсь говорить медленно и спокойно, но мне уже страшно.

Я ведь помню.

Но раньше я была одна, я знала, что не заслужила ничего другого. И терпела.

— Я ухожу не к кому-то. Мы с Лизой справимся сами. Ты же понимаешь, что твою дочь…

Тут-то и рвануло почему-то:

— Не дочь она мне! — вдруг рычит этот незнакомый мужчина, с которым я прожила столько лет.

И нависает над нами:

— Откуда нагуляла только? Я же смотрел! Бесстыжая девка, деревня безмозглая. Знай свое место. Распустилась вконец.

И каждая фраза сопровождалась оплеухой или затрещиной.

Нет, сначала я еще как-то уворачивалась и старалась прикрыть Лизу, но Всеволод, кажется, зверел на глазах.

Дочь от испуга начала кричать громче, и тут его совсем накрыло:

— Шлюха! Дрянь!

Во рту почувствовала металлический привкус, и как будто с глазом что-то совсем не то.

Кровь закапала на розовую Лизину кофточку.

Отпрыгнула в сторону, схватила со стола не глядя то ли графин, то ли вазу. Швырнула в лицо Всеволоду и бросилась в прихожую.

Не помню, как открыла дверь и выпала на лестничную клетку с воющим ребенком.

Как потом домовые феечки сказали, голосили мы с Лизой на пару и очень мощно. Полдвора сбежалось к тому моменту, как мы из подъезда вылетели.

— Ох, и Митрич тут кстати. Скорее сюда, помощь нужна. Петровна, звони в скорую — младенца избили, и мать на ладан дышит. Так и скажи им — убийство у нас.

— Какое убийство, чего вы несете, — рычал Олег Дмитриевич, наш участковый, живший в соседнем доме. Видно, до нашего появления он с собакой гулял, потому что Бим под ногами у него крутился. И тоже выл.

Пока сердобольные стражи дворового порядка созывали помощь и требовали от Митрича защиты, я устроилась на лавочке. Пыталась одновременно успокоить дочь и унять кровь, что стекала на мою кофту. Выскочили мы как были и без курток нам питерской осенью оказалось зябко, но даже это не могло меня заставить пойти наверх, в квартиру.

А вот Олега Дмитриевича заставил долг. И домовые феечки.

Скорая помощь прибыла почти одновременно с нарядом полиции. Петровна сразу всех сориентировала: кому куда пойти и что срочно делать. Полицейские отправились за Митричем, а остальные свидетели обещали держаться очереди и бурно выражали свое желание высказаться.

Фельдшер «Скорой» быстро осмотрел Лизу. Протер ей голову тампоном с перекисью. А потом, оглядывая мое лицо с бурыми потеками и, вероятно, наливающимися синяками спокойно сказал:

— Ребенку на ночь ванну с солью можно, молока теплого или что там за чай успокоительный даете? Ромашку, фенхель. Вам мазать ушибы троксевазином, можно бадягой. Тут, где рассечено, я сейчас банеоцином присыплю. Повторяйте, пока не подсохнет. Бумагу я вам выпишу. Завтра хорошо бы побои снять в травмпункте. Ну, или хотите, сейчас в больницу?

— Думаете мне надо? Сотрясение? — соображаю я не очень, да.

— Все возможно. Давайте, доедем, дежурный врач посмотрит, и документы оформит как следует.

— Я не могу оставить дочь.

— С собой берите.

Тут из подъезда явил себя Олег Дмитриевич:

— Поезжай, Лада, не отказывайся. Вот, я вещи ваши захватил. Муж твой сейчас занят, но возвращаться в квартиру я бы не советовал.

Домовая и дворовая общественность стали хором возмущаться, стараясь перекричать друг друга.

А я поняла, что я все.

Не могу больше.

Для меня этого уже слишком много.

Не тяну.

— Ох, лови ее, дурень!

И тишина.

Придя в себя в машине скорой помощи, приоткрыв заплывшие глаза и найдя взглядом измученную дочь, дремавшую на руках у фельдшера, я не поняла, а почувствовала, что пришел мой черед усваивать те жёсткие, даже жестокие уроки, которые преподносит самый суровый и самый беспристрастный учитель — жизнь.

Путь я вижу для нас с дочерью только один.

Глава 30

Руслан

Веселье в жизни обороты сбрасывать отказывалось.

С Ником на следующий день метнулись к профессору Алиеву. А чего дома загибаться от тоски или опять творить на психе какую-нибудь хрень?

Хотели отвлечься.

Ну, да. План перевыполнили, бл*.

Тяжело. Больно.

Я потом сильно жалел, что нельзя поплакать. Бро не заценит. Буду до вечера терпеть, пока мать не вернется.

Это жизнь, и это ужасно.

Видеть, как угасает могучий богатырь, офигенный мозг, огромное сердце, надежное плечо и не иметь возможности хоть чем-то помочь — горько.

Посидели мы, чай попили, Ником похвастались (он очень кстати молчал, впечатлившись), я голову пеплом пос ы пал, повинился.

Да и отчалили в печали. Пусть Инесса Арнольдовна и молодцом держалась, но боль из глаз у нее теперь не уходит. А руки мелко дрожат.

Страшно.

Страшно мне терять символы счастливого детства.

А они все, как сговорились.

Николаич, мой куратор «оттуда», проявился, когда мы с Ником какао неурочное пили дома после визита к Алиевым.

Успокаивали нервы.