Человек, поставляющий запахи для всей страны, единственный композитор в своем деле, незаметно сидит в тихом полуподвальном помещении в Арсентьевском переулке, в Замоскворечье. Фабрика называется «Новая заря». Ни шума трансмиссий, ни стука молотов тут не услышишь, — таково дело этой фабрики. Скорее, это лаборатория. Названия ее цехов — лаборатория жидкостей, аналитическая лаборатория, лаборатория композиции. В этой последней, вернее, первой в производственном процессе рождаются запахи такими, какими они выходят во флаконах; они составляются из множества запахов не только приятных, но и довольно-таки противных. Эти запахи приезжают сюда в бутылях со всего мира и здесь очищаются, дозируются, отстаиваются, шлифуются и комбинируются.
Не думайте, пожалуйста, что эта святая святых парфюмерии наполнена ароматами райских садов. Совсем напротив. Это страшное столпотворение запахов, передравшихся между собой, подобно зверям, выпущенным из мешков в одной комнате. Человек, пробывший в этом резком запахе полчаса, носит его с собой несколько дней. Вы никогда не скажете, что из этой комнаты выходят флаконы с ароматами нежнейших оттенков, едва уловимых нюансов, где лишняя капля какого-либо состава может испортить симфонию аромата.
Вот тут и творится искусство композиции.
Вы входите в зал, заполненный рядами бутылей, химическими весами, котлами, колбами, шкафами, этикетками, латинскими надписями. Среди этого движутся люди в белых халатах. Они производят неведомые манипуляции, произносят неизвестные слова. Для вас это мир волшебства. И вот в дальнем углу, за высокой конторкой, вы видите главного волшебника, он что-то жует и морщится. С его лица свешиваются седые французские усы. Он похож немного на Клемансо, этот президент запахов. Он закрывает свою обыкновенную канцелярскую конторку и, обмотав шею стареньким шарфом, идет по комнатам мелкими шажками полного и стареющего человека. Бегло и морщась он скользит взглядом по бутылям, аппаратам и человеческим лицам. Все ему тут известно, и сам он всем известен.
«Наш Мишель», — говорят о нем здесь. «Мосье Мишель», — почтительно обращаются к нему на заводе. «О, этот француз, мастер Мишель…» — говорят в тресте постороннему человеку. Если кто еще ничего не слышал, тому охотно расскажут, какой это чудодей. Во-первых, он такой — один. Во-вторых, у него необыкновенное чутье. В-третьих, удивительно, как это он не пропах насквозь в этой резкой вонище лаборатории. Находясь в этом аромате почти всю жизнь, он всегда умеет отличать один запах от другого. Если он обнаружит обонянием в присланном составе какую-нибудь долю примеси — этот безошибочный анализ всегда подтверждается в аналитической лаборатории.
Вот, собственно, главные чудеса… Впрочем, нет еще одной бумажки. Вам с удовольствием расскажут об этих немного чудных и трогательных бумажках. Узкие бумажные полоски, нарезанные ножницами, валяются на конторке. Мастер берет одну из них и обмакивает в тот или иной состав. Потом, уходя домой, он забирает с собой бумажки. Здесь на досуге, после обеда, или уйдя на прогулку, углубившись в лес, пожилой человек устраивается поудобнее, вынимает из жилетного кармана узкие бумажные ленточки и… нюхает их. Да, просто нюхает и творит.
В этом деле действительно имеется творчество, без всякой иронии. Если мы скажем, что главная работа здесь делается носом, это не вульгаризм: человеческие эмоции, основанные на обонянии, не менее сложны и тонки, чем эмоции, построенные на других чувствах. У большинства человечества, правда, эти эмоции подавлены или не развиты, но здесь широкие возможности для особого искусства — обонятельных ассоциаций и даже образов. Средний человек может обонянием, почувствовать присутствие в воздухе одной двадцатипятимиллионной части грамма розового масла. Эту микроскопическую каплю не в силах обнаружить никакой химический анализ. Такова чувствительность обоняния человека. Она еще повышена у работников этого особого искусства — музыки парфюмерии.
— Флакон духов — это хор или оркестр, — говорит мастер Мишель. — Здесь есть нежные голоса, виолончели, есть скрипки. И есть басы. Это громовые запахи. Взятый отдельно, такой запах-контрабас покажется вам нестерпимым. А здесь они все спелись. Вы слушаете лишь общую симфонию. Вы не почувствуете их отдельного присутствия. Да вам и незачем это…
Он машет рукой. Слушая, мы с почтением разглядываем эту руку, переходим взором к лицу, к столу, к предметам, окружающим композитора. Главный волшебник за это время обошел свои сады и снова уселся за конторкой. Здесь чернильница, флаконы с магическими жидкостями, канцелярские счеты и разграфленная бумажка. Это план волшебств на текущий квартал хозяйственного года… О чем, бишь, мы?
Да, об оркестре, посаженном во флакон. Производственный разговор, довольно скучный для нас и достаточно ненужный для мастера. О, я уже знаю, что составлять духи — не просто слить в банку ряд приятных жидкостей.