Немного времени для синицы (СИ)

Член у Пата был горячим, огненным, куском угля в моей ладони. Нежная кожа, влажные звуки, и запах, запах. Секс пахнет чем-то вытащенным из глубин, напополам со смертью: сырой землей, мускусом (это еще осколок жизни) и растолченными семенами кардамона. Пат, к тому же, пахнет всегда растопленным темным шоколадом в кружке. Он настолько горячий, что, кажется, я и сам гореть начал, но никак не мог загореться в полную силу. Мне не хотелось секса самому, меня тошнило от всего, что связано с жизнью, ибо смерть шла в эти дни со мной рука об руку.

Как ты там говорил: я чувствовал, что умираю, что смерть кладет меня на лопатки.

Смерть била раскрытой ладонью мне по беззащитным лопаткам и выбивала сухой надрывный кашель, похожий на кусок невозможной истерики, невозможных слез.

Через пару минут Пат кончил, я вытащил руку и облизал ладонь. Сперма у Пата почти ничем не пахла. И это было странно. Я вытер остатки спермы о черную футболку Пата, открыл дверь и молниеносно смотался, пока Пат не успел очухаться.

Привет, я тоже рад тебя видеть.

========== Глава 14 Кризис ==========

Привет или прощай. «Чао» с итальянского — и то и другое.

Я не знаю, когда всё стало хуже, даже хуже, чем было. Или оно медленно зрело, чтоб стать «хуже» с большой буквы: «Хуже». Таким очень большим и мясистым «хуже». Вонючий плод созрел и упал нам прямо в руки.

Всё покатилось, сметая на своем пути, переламывая нам шеи, снимая позвонки как костяшки с четок. Голова моя висит на тоненькой шее и ничего не соображает.

Голова моя отказывается соображать. Голова моя не верит. А сердце превратилось в склизкий комочек неадекватных сомнений.

Где мои руки и ноги, где мое тело, где моя больная голова. Я всегда был худым. В тот период, когда пил — даже тощим. И я всегда ненавидел свое тело. Что такое человеческое тело? Это сборище всякого бреда под прикрытием физиологии: околоплодные воды, грудное молоко, пот, слизь, сопли, сперма, кровь. Жир, кости, мясо. На разделку. Бог, мы все готовы, чтоб нас разделали — сало, грудинка, ребрышки, бедрышко. Можешь приступать. Но вот дело в том, что тебе даже не нужно мое разрешение: ты возьмешь, когда захочешь.

Я тело. Я не тело. Я не хочу быть телом. Но я — всегда — тело. Пока живу.

Я такой маленький и слабый. И не бессмертный.

***

Через пару недель я сделал вторую попытку поговорить с Айви. Дни мои были наполнены бесцельной, маятной пустотой, убеганием от всего и вся. Я спал или шатался по городу в одиночестве. Жизнь моя напоминала часовую бомбу, но я не был сердцем этой бомбы: я был лишь связан с ней, и знал, что когда рванет, то меня первым разорвет на куски. А пока же я пытался заспать время и отсрочить свой конец, интуитивно делая то, в чем не отдавал себе отчета.

Пришел к ней в один из дней, встал на колени перед алтарем и попросил бога, чтоб он нас больше не жрал. Вслух попросил.

Айви обернулась ко мне в шоке:

— Что с тобой, Марек?

Я повернулся к ней, коленями размазывая грязь после дождя, что мы с ней оба натаскали. Уселся задницей на пол.

Молчу.

— Ты никогда не задумывалась, что жизнь — это пожирание?

Айви пожала плечами.

— Я отказалась от таких категорий.

— Бог нас жрет, и мы его тоже. Вспомни: кусок облатки на язык и ты ощутил себя каннибалом.

— Это ритуал.

— Суть данного ритуала приводит меня в ужас.

Айви встала с колен и подошла ко мне, села рядом:

— У тебя задница околеет.

— Не околеет.

— Застудишь себе что-нибудь.

— Отстань.

Она засмеялась:

— Вообще-то ты сам пришел сюда со мной поговорить. Только не пойму — о чем.

Я задумался:

— Может, об ужасе?

— Ты слишком глубоко копаешь.

— Да я и сам понимаю, что дальше некуда. Верчусь в яме с червями, закусывая иногда ими же.

Айви поглядела на меня внимательно:

— Ты что-нибудь ешь? Из обычной пищи?

— Почти нет.

— Запой?

— Я почти не пью. У меня экзистенциальный кризис. Я не понимаю, что творится. Я трахнул Пата, не занимаясь с ним сексом. А теперь его избегаю.

Айви кашлянула:

— Помедленнее.

— Я занимался сексом с Патом. А теперь его избегаю. Мне надо как-то доказать, что он невиновен, но я ничего не делаю. А Джон скоро возьмет его в оборот как подозреваемого, — я замолчал. — Я вообще ничего не делаю, Айви. Вообще. Ничего. Прихожу в участок и туплю. Отказался искать с парнями шайки детей-нормалов, которые, возможно, видели маньяка. Джон на меня орет. Говорит, что уволит, если не начну шевелиться. А я не могу.

Айви без слов обняла меня одной рукой, голову мою положив себе на плечо. Она медленно гладила меня по волосам, пока я бормотал, то затихая, то снова продолжая.

— Я прихожу домой и запираюсь у себя в комнате. Бабка думает, что я ем что-то или колюсь. Дед того же мнения. Он даже предложил мне сходить с ним в клуб, выступить вместе, показал мне платье. Сказал: один раз попробуешь — понравится. Я уже даже думаю, что это не такая уж и плохая идея. Уйду из полиции, буду отплясывать на пару с дедом.

— А что Пат?