Немного времени для синицы (СИ)

- У Пата может быть алиби. Он был со мной пол вечера и всю ночь. Он мог этого не делать и его действительно подставили. Вот только кто его подставил?

- Тот, кому это выгодно. Поговори с ним подробнее, может, он знает, кто может под него копать.

- Я… - я почесал голову и нервно рассмеялся, - Как ты себе это представляешь?

Джон поднял брови:

- Если ты действительно хочешь ему помочь, то найдешь способ поговорить с ним. И найдешь нужные слова. Или сходи за советом к вашей общей подруге.

- Ты про Айви?

- Да, - Джон встал, снял со спинки стула куртку.

Я тоже поднялся:

- Спасибо, правда, спасибо. За всё.

Джон лишь пожал плечами. Он уже собрался уходить, когда я окликнул его:

- Джон?

- Да?

- Зачем мы держим здесь сутенера?

- Ты же умный мальчик. Куда делись твои мозги?

Да, в самом деле, куда делись мои мозги. Перемололись на влюбленный фарш, не иначе.

- Он будет подозреваемым?

- Он будет сутью слуха, что мы поймали убийцу. И настоящего убийцу это заставит действовать. Как-то ошибиться. Простая психология – они всегда хотят только внимания к себе, и как можно больше.

Все хотят внимания. Никто не хочет проводить жизнь незаметной кучкой пыли. Но в соотношении с размерами Вселенной, все наши потуги и метания от осознания своего одиночества потрясающе нелепы. Я один, я такой маленький. Ну и что. Вселенная такая большая. Большая и равнодушная, она рождает нас равнодушно и также равнодушно вбирает в себя. Таких, как ты, у нее миллиарды. Каким бы ни был чудовищем, никто не придет и не отшлепает тебя за зло, равно как и не погладит по головке за добро. Ты просто останешься один на один со своей совестью и волей. И только от тебя зависит, насколько тебе будет больно впоследствии.

***

Опять все дороги ведут к Пату. Я даже спать не мог, потому что сны с воспоминаниями донимали меня. Одеяло становилось душным, тяжелым коконом, я сбрасывал его, замерзал, натягивал на себя, опять сбрасывал. Так неприятно было чувствовать себя оголенным, как провод – несколько контактов без кожицы-оболочки. Всё стало настолько восприимчивым, что я даже не мог Пата больше ненавидеть. Он ведь мог врать о Дереке. Об убийствах. Мог врать обо всем. Запросто. Но я готов был за него душу положить.

Какого черта, а. Черт. Черт. Черт.

«Я и есть черт». Какие-то два дня, Марек, и ты готов лечь под него или же взять его, и никому никогда больше не отдавать. Ты ведь знаешь его с детства. Почему же сейчас всё так изменилось.

Я так его хотел, что даже дрочить устал.

К Айви я не пошел. Что бы я ей сказал? «Знаешь, Айви, я, походу, внезапно (ха-ха) влюбился не в кого-нибудь, а в нашего Пата, и что мне теперь с этим делать, не посоветуешь?»

В итоге я поехал к нему домой. Сначала, правда, забрал мотик от станции метро, у «Колодца». Поглядел на вход. Меня слегка шарахнуло. Вздохнул, сел на мотик и поехал к Пату.

Ждал его до одиннадцати вечера. У меня с собой были бутылка хорошего виски (прости, Джон), блок сигарет и книга. Бумажная, еще мамина, с рассыпающимися, цвета лепестков чайной розы, листочками: «Нарцисс и Гульдмонд» Германа Гессе. Такая нежная любовь, такие прекрасные дружеские отношения. Я готов был себя придушить здесь же, на месте.

Пат приехал на своей «лапочке», достал что-то вроде компактного ящика с заднего сиденья, спустился вниз. Увидел меня. Постоял, поднял удивленно брови, хмыкнул и прошел мимо. То, что было в руках Пата оказалось клеткой, в которой сидела, прижав уши и издавая тревожный «мявк» кошка.

Моя кошка.

Я вскочил:

- Это моя кошка!

Пат обернулся с невинной улыбкой:

- На ней не написано, что она твоя.

- Я за ней охотился.

- Ну и что? Ты даже доказать не сможешь, что кошка принадлежит тебе.

- *****, Пат, - меня от бешенства просто перекосило.

Пат покачал головой:

- Я не то, что ты произнес. Даже если какие-то события заставили тебя подумать обратное. Приношу свои извинения за неудобства, - он набрал код на замке и открыл дверь, намереваясь войти, но помедлил.

Когда он успел стать такой культурной сволочью.

Я подбежал к нему, сбив ногой бутылку с виски. Она покатилась, звеня, разлив оставшийся вискарь.

- Ты бутылку уронил.

- Заткнись.

Пат выразил всё презрение, на которое был способен.

- Что ты вообще здесь делаешь? – теперь он шипел, - Пришел сделать одолжение?

- Какое еще одолжение? Ты и так с меня много требуешь. Спасти твою репутацию и трахнуть твое тело. Не слишком ли?

Да, это больно.

Я не знаю, как делать нежно, Пат. Научи меня. Научи меня, пожалуйста.

- Чему тебя научить?

Да чтоб тебя. И чтоб меня.

Почему я не замечаю, что сам с собой разговариваю?

Я молчал. Слов не было, только ночь опустила паутину и сковала собой всё, прохладная ночь. Так отличающаяся от той, нашей, тяжелой, больной, нервной, огненной – нашей. Ночи, которая не случилась.

Пат поглядел на меня с усталым презрением и произнес:

- Проходи. Раз пришел.

***