Немного зло и горько о любви

– Так вот что я тебе скажу, Малка, – Люка поднимается с дивана, высокая, как учительница для робкого первоклашки, – программа поиска – интуиция – программа АБСОЛЮТНО БЕЗУПРЕЧНАЯ, способная вывести-привести нас ИМЕННО ТОГДА, ТУДА И К ТОМУ, но тут вмешивается программа-вирусоноситель – наш ум, сборник ментального мусора, который и херит все установленные-наметившиеся связи.

В этом печаль человечества.

Хао! Я все сказала!

Следующие годы меня втягивает гравитация чужих пустот, я сопротивляюсь отчаянно, а Люка все спрашивает время от времени об очередном мучителе:

– Тебя тянет к нему, Малка? Как женщину – тянет?

– Наверное, я слишком человек, – отвечаю я, – чтобы меня тянуло как женщину.

– Глупая, – качает головой Люка, – вот подожди, придет твое время…

Она словно знала, что в моем черепе есть щель – не та, что проделали тридцать лет назад, а другая – в нее выскальзывают смыслы, вполне внятные нормальным людям.

И золотыми скобками незаметно стягивала, стягивала зазор…

И капала, капала мне в ухо теплые капли напоминания: «Ты женщина телом, а не духом, любить надо всем существом, а не умом и сердцем».

И когда я полюбила – когда я, наконец, полюбила – да так, что кожа засветилась от мерцающей волнением и вожделением крови, Люка снова качала головой: наконец-то, что я тебе говорила, а ты…

И это был единственный раз в жизни, когда мне не хотелось выпускать иголки в ответ на формулу «я же говорила». Обычно в горле першит ярость от этих слов, кто бы их ни произносил. Но Люке – можно. Можно еще и потому, что я люблю и любима равно истово, ревниво, пылко, я впервые равна сумме двух тел…

– Не пренебрегай земным, Малка, говорила ж тебе, – качает она головой, – на небе этого не будет. Господь дал тело и вложил в него много для радости, чтобы человек славил Творца всем существом. Тело поклоняется только любовью, все остальное – не в счет.

…И вот я снова вспоминаю эти ее слова на пароме «Мирабелла», вечерний пятничный рейс из Хельсинки в Стокгольм.

Моя дешевая каюта расположена ниже ватерлинии, там душновато, слышно, как с мерным хрипом дышат дизели.

Поднимаюсь на палубу с ресторанами. Во все три большая очередь.

Есть еще буфет «tapas wine» – что-то типа «закуски и вино».

Но можно и просто закуски, в том числе и горячие.

И очереди – никакой.

Набираю всяких сосисок и фрикаделек, а к ним комплемент от шефа – ломти чиабаты с лужицей оливкового масла на белом блюде.

Есть – хорошо, особенно когда голоден. За окном – серое море, на столе – уютно белеет подогретый фаянс, лоснятся спинки печеных колбасок, бокал волнуется от дыхания сухого красного за тонкой стенкой себя…

И тут – тоненький холодок по позвоночнику – за соседним столиком замечаю мужчину в инвалидном кресле, под сиденьем большие аккумуляторные батареи, под правой кистью – панель управления не с кнопками, а с нелепыми рычажками.

Ярко-розовая кожа на лице и шее, темно-желтый пух на голове.

Что-то не так с чертами лица – но пока непонятно, что.

Дорого одет – клубный пиджак, белеет манжет рубашки, поблескивают запонки белого золота.

Пьет розовое вино, на подносе – желтые и белые сыры, алая клубника.

И чем-то он меня тревожит, но я стесняюсь смотреть на него, хоть и не в лицо, а сбоку, вполоборота. Понимаю, что он чувствует все взгляды и устал от них…

…Освобождается место у окна, перебираюсь туда с кофе.

Рядом коридор, ведущий в казино. Туда-сюда снуют группки людей.

Человек на кресле отъезжает от стола и едет в направлении казино.

И я вижу его совсем-совсем близко.

У него нет ног ниже колена – болтаются пустые черные брючины. Стрелки отглажены остро.

А потом я понимаю, что у него нет еще и рук: протез правой – электронный, и им он щелкал рычажки на пульте кресла…

Протез левой – просто косметический, не функциональный – рука просто лежит на коленях…

Лицо, видимо, было сильно обожжено. На шее под нижней скулой справа шелушится красным какая-то большая язва…

…Сижу там часа два. За это время он проезжает мимо раз десять. Туда. Обратно. Туда. Обратно.

Видимо, играет, потом выезжает проветриться, подкатывает к бармену tapas wine, берет квадратный стакан с виски, вливает в рот, снова едет по коридору мимо меня.

«Да, конечно, играет, – думаю, – какие у него еще острые ощущения…

…По нему видно, что он хочет одного – умереть.

Но, наверное, система здравоохранения такова, что весь мыслимый комфорт существования был для него обеспечен, и средства, видимо, имеются – пособие, наверное, хорошее получил… страховку… хотя, может быть, он был богат до трагедии.

Или получил вознаграждение после…»

…Рассеянно тасую в голове эти мысли, а он вдруг по пути в казино останавливается возле меня:

– Мадам говорит по-английски?

– Да, – улыбаюсь, – мадам говорит.

– Мне повезло, – говорит он без улыбки, – выпьете со мной?

– С удовольствием, – улыбаюсь, не чувствуя ни страха, ни дискомфорта. Почему-то.