Немного зло и горько о любви

Принимают его вялые визиты за авансы будущих благ,

в виде счастья вдвоем у камина,

с чашкой грога

и пенковой трубкой в безвольных усах.

Он остро любит себя, за что ненавидит себя же.

Плачет тяжестью горла, рыдает ругательствами, дышит бессильем.

Злые слова беззубыми старыми кобрами ползают в пыльном ковре.

Женщины с хищными орхидеями вместо ушей жадно ждут его доброго слова.

Но рот его стиснут, и сдавлено горло обидой. Гортань суха и сурова.

Он остро хочет любви, он шантажирует небо иссохшей кожей ладоней.

Он не хочет умереть в очереди за любовью, пропустите его вперед, он инвалид этой треклятой любви…

Ему пишут на руке номер маркером ватерпруф, потому что на сегодня прием окончен, и очередь переносится на завтра.

Идет домой и закрывается в ванной. Сухие ладони цепляют одежду – плохо струганная одежда оставляет занозы в пальцах.

Под душем тепло, и ладони пьют воду, но разбухают занозы, и синий номер размыло, хотя маркер был ватерпруф…

Значит, завтра опять придется имитировать припадок в очереди.

Но его снова никто не пропустит, лишь напишут новый номер на послезавтра.

Значит, до пятницы не дождаться приема в консульстве треклятой любви.

Снова придется тратить любовь к себе на других совершенно женщин, бездарно и тупо любящих только себя, не его.

«Все, что мне нужно, так это немного любви», – хнычет он, засыпая.

Когда он спит, то становится маленьким мальчиком в синей линялой пижамке с белыми зайцами.

Угол белого пододеяльника намок у него во рту. И сладость собственной слюны замыкает круг.

Мечи, орала и антидот

…льзя видеть тебя, говорить с тобой, думать о тебе.

Поэтому я буду смотреть на пространство вокруг тебя, молчать, а инкапсулированную опухоль твоего образа вырежу скальпелем.

Острым скальпелем устричной створки.

…чется видеть тебя, говорить с тобой, думать о тебе уже.

В пространстве вокруг тебя все больше подробностей второго плана.

Слова не зачинаются в бесплодной камере гортани.

Маленький любовный выкидыш мозга в опечатанной пробирке.

…ерится, что все это с нами было.

Смешно топорщится смысл во фразе «перекуем мечи на орала».

Меч Марса не вонзается в лоно Венеры, он перекован на орало, далее со всеми остановками в цепочке ассоциаций – смешно.

Оросы виртуальных соборов не хуже халкидонских [1], вся энергия «мечей» переплавлена в ор – смешно…

И страшно. Вся энергия оружия уйдет в слова. Слова обрастут энергетическим «мясом». Полками-со-знаменами войдут в глаза и уши. Вытопчут палисадники фальшивых роз, разобьют гипсового гнома с фонарем, растворятся в жирной слизи мозга.

Индоктринация.

Интоксикация.

Кто принесет антидот? Кто быстро, очень быстро принесет антидот?

Зачем вы вновь втыкаете в тухлый шоколад грунта пластмассовые стебли тряпичных роз?

Зачем склеиваете гнома и поджигаете фитиль в фонаре?

Жидкий огонь каплет из фонаря на купленный грунт, вот-вот зайдутся вонью пластмассового тления тряпичные розы, разве это спасет душу от разъеданья токсином.

Кто-нибудь уже пошел за антидотом?

Пошлите кого-нибудь!

Но.

Меховую собаку чау-чау, выращенную для еды, не посылайте – ее съедят по дороге китайцы.

Одного из вас, пораженных в душу, не посылайте – он разнесет заразу своим дыханием, потом, слизью глазниц.

Не будите шамана, знающего язык дыма, – его боги давно измочалены метеоритным дождем.

Лучше пошлите в эфир кардиограмму сердца, разбивающегося о ребра.

Кто-то расшифрует, не глядя, эти острые пики фиолетовой линии.

Кто-то, посадивший логос у истоков воздушной речки.

Кто-то с иммунитетом против бешенства «мясных» слов,

невидимый настолько, что я вижу только пространство вокруг,

невидимо вдохнет антидот прямо в рот

каждому,

и будет горько в гортани и сладко под языком.

…………………..

«и исцеление в лучах Его»…

Величальная

I ебе, тебе, пересекшему край шахматного поля, летят вслед сочувствие, восхищение, проклятия, все как обычно.

Ты еще воспринимаешь нас как аудиторию, ты шагнул за край, но магнит обожания держит тебя на квадратной орбите нашего кукушкина гнезда.

Прилежные подмастерья скоро замостят черно-белыми плитками эту невесомость, созданную твоим шагом за и нашим обожанием вослед – мы подтянемся, не пройдет и декада – мы подтянемся – мы ступим в твои следы, вот только положим плитку.

Только тебе лучше оттуда уйти, не стоять на пути, потому что мы шагаем каре, шагаем свиньей, мы не можем иначе, квадратная орбита задает наш путь и ритм.

Ты летуч, ты смеешься, ты бросаешься овалами и конусами словесных гениталий – кратчайший способ вернуть всех к исходнику – каждая фраза твоего запограничного шоу, как разряд страха и одиночества, как веселый кураж удавшегося бегства – кричи! смейся! мы любим героев! мы знаем, как их приготовить в квадратных кастрюлях надгробий…

Невесомость окукливает тебя скафандром цинизма, но ты выпрастываешь из него свой эрегированный брандспойт и отборнейшей пра-органикой заливаешь невербальный космос.

Потому что всеми силами и ресурсами тщишься сохранить связь…

Побочные продукты оседают в хрестоматиях…

Посмертно…

Тело

…Люка обнимает меня на прощание.

«Какая высокая», – восхищаюсь мысленно в очередной раз.