Немой Голос

— А ты бы хотела остаться одна? — без тени издевки в голосе ответил он вопросом на вопрос.

— Нет, — она помотала головой, — Просто, у тебя же, наверное, и у самого забот хватает.

— Какие заботы у старого калеки? — усмехнулся тот, — Я скоро поеду домой, точнее, в то место, где был мой дом.

— А что случилось? — Лауре не нравилось, в какое русло сворачивал этот диалог. В горле застыл ком. — Тебя там наверняка ждет жена, дети.

— Меня там никто не ждет уже почти три года, — его голос изменился, стал похож на голос брошенного старца, — Жена умерла от чахотки еще в начале войны, а дети — разъехались кто куда. Не пишут уже давно, надеюсь, у них все хорошо.

— Прости, — она попыталась нащупать в траве его руку, положив пальцы на его грубую ладонь, — Я не хотела…

— Все хорошо, — опять ухмыльнулся тот, — Я уже давно свыкся с этой мыслью. Да и какой прок моим детям от инвалида, не способного себя прокормить? До войны я был столяром, а сейчас, без половины руки, вряд ли смогу что-нибудь сделать.

Не выдержав, Лаура опять разрыдалась. Каждая фраза, каждое случайно брошенное слово выбивало ее, заставляя безудержно реветь.

— Не плачь, ну, ну, — его рука легла ей на плечо, — Тебя-то точно ждут дома родители, соскучились чай.

— Я… — слова давались ей с трудом, — Я не знаю, ждут ли они меня такой.

— Не говори глупостей, — посерьезнел Грэг, — Родители всегда буду любить своих детей, неважно, какое горе с ними произойдет. Они ждут тебя, точно тебе говорю!

Они продолжили сидеть молча. Лаура гладила свежую траву, вслушивалась в пение птиц. До ее ушей доносились отголоски фронта — он был сейчас так далеко, но и так близко одновременно.

К вечеру к ним в палату привезли еще несколько человек. За игрой в карты они обсуждали как идут дела на фронте, как жесток и ужасен противник и как удалы наши храбрые воины, сражающиеся из последних сил.

Лаура просто лежала на своей койке и не участвовала в их разговоре — все мысли ее были заняты размышлениями о возвращении домой. О том, как поезд несет ее далеко на север, через горы, поля и равнины. Как он ритмично постукивает своими колесами, проезжая деревни и небольшие городки. Как на него поднимаются новые люди и выходят старые попутчики, желая хорошей дороги. Как она наконец-то оказывается перед крыльцом отчего дома, ее встречает мама с младшей сестрой, отец как обычно в своей мастерской — рукодельничает каждую минуту, лишь бы прокормить их. Она медленно поднимается к ним по этой лестнице, прижимается к материнской груди, растворяясь в покое, слышит запах готового обеда — ее ждали с утра. Как они заходят внутрь, они расспрашивают ее о войне, а она не находит нужных слов, чтобы не заставить их застыть в ужасе.

Но ведь, всего этого не будет. Не будет ни вида равнин, ни деревень и городов, ни родительского дома. Теперь будет только тьма, всепоглощающая, обволакивающая, сводящая с ума холодная тьма. Лаура опять разрыдалась, но тихо, почти беззвучно, как ребенок, который не хочет, чтобы его наказали еще раз за слезы. Ей очень не хотелось привлечь внимания, чтобы кто-то коснулся нее, начал успокаивающе или приободряющее хлопать по плечу, чтобы жалели ее. Это все не имело никакого смысла — на войне, это не имеет никакого смысла. Есть живые, выполняющие свой долг, есть мертвые — которых уже ничего не тревожит, а есть они — те, которые больше не нужны ни тем, ни другим, будто замершие между двумя мирами. В голове всплыли недавние угрозы Йозефу о самоубийстве. Она два дня гнала от себя эти мысли, но сейчас, слыша смех и разговоры людей — она опять почувствовала огромную дистанцию, километры, разделявшие их. В ее воспаленном мозгу возник план — надо просто дождаться, когда Грэга отправят домой, тогда уже всем будет на нее наплевать. Никто даже и не заметит, если она воткнет себе в грудь нож или вилку, главное, чтобы хватило духу и не потерять сознание раньше времени. Все-таки лучше вилкой, тупыми столовскими ножами только курей пугать.

Страх отступил, будто его и не было, вместо него пришла решимость — просто дождаться отъезда Грэга и все будет кончено. Она сможет исправить ошибку Йозефа.

Так прошло несколько дней, за праздными разговорами и прогулками, пока наконец, Грэг не сказал, что уезжает домой. Она пожала ему руку на прощание, пожелала удачи, и они простились. Больше не оставалось никого, кто мог бы ее остановить.