Немой набат. Книга третья

— А теперь пойдем-ка на зады.

Позади дома была разбита небольшая травяная площадка.

— Отец, мы же здесь картошку сажали.

— Было такое. Но мы огород постепенно ужимаем, спасибо тебе, стеснения денежные кончились. Каждый год по одной-две грядки разравниваем. А эту площадочку я приготовил для твоей яблони. Сперва штрифель подобрал, а потом думаю: нет, надо порядок соблюсти — антоновку! Штрифель я ближе к изгороди, во-он туда воткнул. — Показал рукой. — А сейчас принесу саженец антоновки и лопату — ты вслед за мной тоже должен на земле свой след оставить.

Дело было несложное. Пока Виктор обкапывал приямок и прилаживал саженец, отец сходил за лейкой воды. Аккуратно, не торопясь полил, сказал с облегчением:

— Я уж опасался, что до холодов не приедешь, на год придется посадку откладывать. А ты успел свою яблоню посадить. Следующую накажи сажать сыну. Дом, сын, яблоня — все успел.

В Москву Донцов двинул после завтрака. По трассе гнали в основном фуры и большегрузы, в левой, скоростной полосе ехалось спокойно, свободно. Краткая, но душевная побывка в родительском доме стала передышкой от деловых забот, снедавших его последние дни, и мысли Виктора витали среди прелестей жизни, главной из которых, конечно, была семейная идиллия. В надцатый раз за последний месяц он с огромным, отчасти даже умильным восторгом вспоминал посиделки у Ивана Максимовича.

Вера в том застолье стала примой — безоговорочно, однозначно. Донцов сам поражался ее смелым, блестящим словам, хотя ничего нового не услышал — обо всем они не раз говорили между собой, обсуждая бурные дни теперешней жизни. И всегда в домашних дебатах солировала Вера, которая лучше мужа понимала сложности и перспективы российского бытия. Он барахтался в экономических суждениях, жаловался на управленческие нестыковки. А она смотрела на происходящее шире, гораздо шире. Хорошо сказал тот генерал у Синягина: Запад отлично разбирается в деталях, а Восток видит картину мира в целом.

В этом смысле Вера, конечно, была Востоком.

Как мощно она напомнила, что Россия намного — на столетия обогнала дряблую Европу и дряхлеющую Америку в умении разноликих, по Блоку, народов жить вместе. В Штатах моральный надлом, ожесточенно сводят счеты черные и белые. Во Франции, в Германии бушует межрасовый кризис, лоб в лоб схлестнулись религиозные радикалы, идея мультикультурализма лопнула, приказала долго жить. Комфортабельный «Титаник»! Не учли, что этническое неотделимо от эстетического и этического! То ли дело Россия! И православные, и мусульмане — все свои, доморощенные, веками бок о бок совместное жительство народов, сохраняющих самобытность. Уникальный российский опыт собирания земель.

Когда Вера говорила об этом, вспомнил Виктор, у сидевшего напротив Степана Матвеевича от удивления вскинулись брови, и он шепнул Донцову, наклонившись через стол: «Вы вправе гордиться супругой, идеально точный диагноз, на такие темы женщины обычно не замахиваются».

А про культуру, про духовный слом и взлом, когда для элитарных маргиналов отклонение от нормы становится чуть ли не главным трендом? Про духовное возрождение? Все, в том числе и Виктор, забыли, что даже в приснопамятной, пресловутой программе Явлинского «500 дней», которую когда-то в шутку называли «гуляш-идеологией» рыночников, — даже в ней было сказано, что культура и образование сферы не рыночные, они должны оставаться под неусыпным оком государства. Ну, с образованием вроде кое-как управились, хотя у Синягина с тревогой говорили, что в Школу, наподобие Сороса, рвется Греф, кто-то даже назвал его «нераскаянным ересиархом». А уж культура открыто пошла по рукам, как говорится, «культур-мультур». И результат — «погибшее, но милое создание». Произнеся эту загадочную фразу, Вера очень элегантно намекнула, что имеет в виду жертв общественного темперамента, как в царской России, избегая грубости, называли персонал домов терпимости.

Раиса Максимовна от восторга всплеснула руками:

— Ну и Верочка! До чего же верно сказано. И как красиво!

А про Сталина? Иван Максимыч, который любит вспоминать изречения Сталина и, насколько понял Донцов, втайне ему симпатизирует, как всегда, занялся цитацией вождя. Когда поставил точку, Вера негромко, но очень явственно, как бы между прочим и даже со вздохом сожаления сказала:

— Сталин свою историческую миссию выполнил. Сегодня для него места уже нет. — И добавила: — Не радуюсь и не скорблю, просто констатирую.

Степан Матвеевич, вытянув губы уточкой и слегка склонив голову, снова подал Донцову знак восхищения и тоже негромко, тоже безадресно, в пространство произнес нечто банальное и непонятное для всех, кроме Виктора, с которым встретился глазами:

— В темное время лучше видно светлых людей.

Конечно, это был скрытый комплимент Вере.