Немой набат. Книга вторая

— Не это главное, — горячился в тот раз Гущин с химкомбината. — Ведь не сам он ту придурь придумал. Подсказали, убедили, что не надо «бряцать оружием», что невзрачная полевая форма будет как бы символизировать второстепенное внимание Кремля к Вооруженным силам, готовность к договоренностям.

— Слушать страшно то, о чем говоришь! — воскликнул Сергун.

— Почему это? Разве я не прав?

— Да именно потому, что прав! Страшно оттого, что люди, которые убеждали Медведева на тот приснопамятный парад, да чтоб он принимал его сидя, эти люди, как и сам Медведев, никуда не делись, они по-прежнему во власти. А ведь их воззрения ничуть не изменились. Чего от них российской экономике ждать?

Где еще, как не на кухнях, обсуждать такие темы? Собираются-то не оппозайцы, не диванные протестанты, а люди серьезные, языкатые.

СМИ, даже оппозиционные, такие темы обходят стороной, щиплют власть по мелочам, выезжают на местной конкретике, а по сути, растаскивают внимание людей, мешая сосредоточиться на коренных вопросах. Георгий по служебным обстоятельствам знал, что СМИ нагло зажали в финансовые клещи.

Зато никакой цензуры!

Научились.

Синицын размышлял об этих странных новшествах жизни в самолете, на московском рейсе. По служебной надобности он летал в столицу часто и бизнес-классом, где кресла не впритык и можно устроиться в удобной позе. В самолетах Георгию почему-то не спалось, даже накоротке, он обычно пребывал в полудрёме, с закрытыми глазами, и либо предавался воспоминаниям, либо философствовал о жизни.

В Москве ему было где переночевать, помимо гостиницы «Тверская», куда он всегда заказывал бронь. Ирина, его давняя пассия, жила вблизи метро «Новослободская», и бывали случаи, когда он застревал у нее на два-три дня. Их отношения прошли через несколько этапов и постепенно вступили в стадию равновесия: Ирина обрела свободу замужества, которой так и не воспользовалась, а Жора, независимо от московских командировок, поддерживал ее материально. Большой любви между ними не вспыхнуло, зато с годами возникло полное доверие, и Синицын обожал откровенничать с Иркой о неясных вопросах бытия. Их миропонимание оказалось схожим, с ней было легко.

Она работала старшей медсестрой в одной из столичных больниц, много общалась с людьми, хорошо понимая нынешнюю жизнь по чужим судьбам и по своей собственной. Возможно, поэтому они с Синицыным находили общий язык, и у Георгия иногда возникала острая душевная потребность поболтать с ней, о чем перед командировкой он извещал Ирину по телефону. По сути, его самолетные размышления о возврате легендарных кухонных посиделок были своего рода подготовкой к предстоящему ужину при свечах. Ирка умела уютно обставить их встречи.

В ее чистенькой однокомнатной квартирке, со вкусом украшенной разноцветными макраме собственной вязки, подушечками с ришелье, вышивками шелком по бязи и стильными офортами, Жора раскрепощался. Он и на людях не держал глаза долу, не стеснялся рубить правду-матку, не сдерживая себя в оценке субъектов и «объектов», фактов и событий. Но были темы, непроясненные для него самого, и прилюдно он их не затрагивал, они варились в его широколобой башке. Зато с Ириной он не только охотно делился беспокоящими смутностями, но и в разговорах с ней нередко докапывался до истоков своих тревог. Ей тоже очень нравилось принимать участие в его, как он шутил, факультативных мозговых штурмах, и им было хорошо вдвоем — нежное свидание в домашнем уюте, за бутылочкой терпкого марочного вина, которое всегда приносил Георгий.

— А что, дорогой мой, тебя тяготит? — спросила она, когда выпили по бокалу и обменялись общими соображениями о житье-бытье.

— Почему ты считаешь, будто меня что-то тяготит?

— Господи, не знаю я тебя, что ли? С твоей головой, если бы меньше философствовал, давно был бы министром или губернатором, — засмеялась Ира.

— Не приведи Господь!.. А если по чесноку, за последний год жить стало намного труднее.

— Открыл Америку! Все об этом только и говорят. Правда, трудности у людей разные: одному в Куршевеле места не хватило, а у другого на лекарство денег нет. — Снова засмеялась. — Это старое присловье, его на разные лады перекладывают. Так мир устроен. Но ты-то о другом кручинишься.

— Никак не могу собрать в один узел новые непонятки. Очень уж они разнородные. Это и тревожит. Куда ни сунься, везде все не так, как надо. Помнишь, Высоцкий пел?

— Да уж!

— Ну, про гнет бюрократии не говорю. Регуляторы замучили, аб-со-лют-но не отвечают за свои ошибочные решения, за неправедную блокировку бизнеса. Ты же знаешь, я в коммерции давно. Но такой чиновной вольницы не видывал.

— Тебе виднее. А почему так?

— Почему?.. Лекцию читать не буду, а пример, пожалуй, дам. Недавно Путин жучил министров, и Борисов — он на оборонке сидит, толковый, между прочим, мужик — говорит: наш завод делает тазобедренные протезы мирового класса и дешевле, чем на Западе, но в регионах конкурсы подгоняют под зарубежные закупки, выставляют лоты сразу на все виды суставных протезов. И наш завод — в ауте, даже участвовать в аукционах не может.