Немой набат. Книга вторая

Добычину не звонил, понимая его дурную думскую занятость; когда Сева сможет, сам разыщет школьного друга. Впрочем, не только он — все столичные приятели пребывали в дикой, запредельной спешке, и дружеские встречи стали редкими. Периодически наезжая в Москву, Синицын по телефонному обзвону оценивал ускоряющийся раз от разу ритм столичной жизни. Сперва не врубался, с чем связана такая жуткая гонка, атмосфера в бизнесе вроде не располагает к бурной деятельности. Потом дошло: причины те же, что и дома, — монбланы бюрократических препон, бесконечные новшества, которые изобретают возбужденные предстоящим транзитом власти чинуши, изображая активность, а заодно подлавливая и выдаивая на частых переменах не слишком бдительных бизнесменов. В столице число мздоимцев на душу населения — ого! Кажный день за вымя трогают, только успевай вокруг оглядываться.

Последним позвонил Виктору Донцову, с которым сошелся на «саммите» в Питере, в небольшом василеостровском отельчике.

— Власыч, это Синицын, привет.

— Знаю, знаю, что Синицын, ты у меня на особом телефонном счету, — весело ответил Донцов. — Откуда звонишь? Где ты?

— В Москве.

— В Москве?! — завопил Власыч. — Потрясающе! В Москве! Жора, завтра в час дня у нас крестины, ты должен быть обязательно. Церковь Иоанна Предтечи, на задах Белого дома.

— Какие крестины? Чьи?

— Ах, ты же не знаешь! У меня первенец родился, Ярик, Ярослав. Завтра его крестим. Тебя просить буду в крестные отцы. Машину прислать не могу, она Веру с Яриком повезет. Но найдешь легко, это же в центре. Потом к нам домой, отметим слегка. Жора, я мечтать не смел, что у Ярика такой крестный будет.

Синицын обрадовался неожиданному приключению. Вдобавок ему хотелось поболтать с Власычем: мужик прямой, откровенный. Как живется ему почти год спустя? Перезванивались, да ведь телефоном не выскажешь, что происходит в столичных сферах.

К церкви Иоанна Предтечи он приехал раньше срока. Сперва помолился на образа, высказал Ему свои потайные желания, которые всегда были связаны с российским благополучием. Потом вышел на небольшую паперть — там стояла пригорбленная возрастом старушенция, похоже, из московских интеллигентных старожилов, чистенькая бедность выдавала в ней либо бывшую училку, либо давно ушедшего на покой медработника. Она молча, в просительной позе ждала подаяния. «Как она оказалась на социальном дне?» — подумал Синицын и протянул сотенную. Старушенция удивленно запричитала, обещая ему Царство Божие. Как бы желая отблагодарить рассказом, заговорила:

— Уж что, добрый человек, здесь в девяносто третьем творилось, и вспоминать страшно.

— В девяносто третьем? — переспросил Синицын и сразу понял, о чем речь.

— А как же! Война вокруг Белого дома. Уж как палили, сколько народу погубили! Людского горя по горло. — Она вытерла углом головного платка слезу, показала на Дом правительства. — Оттуда, снизу все бежали, на обрыв карабкались, тут же обрыв был. А здесь их солдатики и ждали. Кто в церкви попрятался, те спаслись, сутки в трапезной отсиживались.

— Неужто во всех подряд палили?

— Нет, мил человек, такого не было. Хватали всех, это да, солдатики-то цепью стояли, плечом к плечу. А пальба, она там, внизу шла. А кто в церковную ограду нырнул — калитку-то братия нарошно приоткрыла, — те, говорю, отсиделись. Их и покормили. А солдатики, они церковь не тормошили.

Синицын глянул за церковную ограду, где уже заневестилась сирень, и вдруг понял, что волею судеб прикоснулся к грозным событиям девяносто третьего года, когда ельцинские танки с моста расстреливали парламент, что приводило в ужас провинциалов, которые наблюдали этот кошмар в прямом эфире американского телевидения. «Да-а, это был не детский утренник!» — в привычной для себя манере подумал Синицын. Вот эти места, вот здесь шла бойня.

Старушенция вдруг спохватилась, словно забыла что-то очень для нее важное:

— А на углу, во-он там, там же телефонная подстанция. Объект! За нее целый бой шел. Милиция на улице, охраняшки молоденькие разбежались, чего с них взять? Они и сейчас: где горячо, там их нет. А в охране подстанции был один-одинешенек милиционер, старый служака. Его, видать, по возрасту на охране держали, по улице бегать уже не мог. Он-то и встал стеной: не пущу! А на входе решетка железная, на него оружие наставляют, да-а, автоматы. Я здесь живу, все видела, так и стоит перед глазами. А он замок не отпирает, и все! Не открыл! Не взяли они подстанцию, а там и солдатики подошли. Вот что один человек с Божьей помощью может! Будет ему на небесах воздаяние.

Но тут подкатил «мерседес», из которого выскочил Донцов, облобызал Георгия и бросился помогать жене с грудничком. Вера Синицыну очень понравилась: настоящий русский бабец, красивая, статная, добролицая. Он церемонно представился и, поддавшись общему настроению, тоже начал суетиться. На такси прибыли еще мужчина и полногрудая женщина, которая заполошно закричала: «А теща, теща где?»

— Катерина Сергеевна дома, стол накрывает, — успокоил Власыч и кинулся в храм, где уже начинались приготовления к таинству.