Немой набат. Книга вторая

— Но у вас все же еще и от выработки пляшут. А в больницах, школах, в вузах ввели самодеятельную систему окладов — под конкретных людей. Теперь «что хочу, то и ворочу!» — в законе. Не знаю, как в Москве Путина чествуют, а я-то считаю его отпетым идеалистом, и не только я. Помню, выступал перед учителями, говорил с гордостью: «Уровнем зарплат у нас распоряжается сама школа». Меня аж передернуло. «Сама школа» — это директор, а в переводе на язык повседневных реальностей — простор для произвола. В больницах стимулирующие надбавки ввели, я их зову «дженериками». Но что они стимулируют? Не профессиональный рост, а лизоблюдство, ибо надбавки распределяет начальство. Систему окладов разрушили, отдали этот важнейший вопрос «на усмотрение». И вообще... Теперь по закону я могу назначить себе огромный оклад — с кучей различных надбавок. Неспроста директора иных вузов, главврачи стали миллионерами, людьми пентхаузов. А рядовые преподаватели и врачи едва концы с концами сводят, особенно беспокоит варварская самоэксплуатация врачей.

— Уходят, уходят, уходят врачи... — грустно прервала Раиса Максимовна. — Наш знакомый из Ульяновска звонил, говорит, у них в Дмитровограде участковым врачом — индус, едва-едва по-русски лопочет. Свои-то поувольнялись.

— Да-а, нет на верхних этажах понимания реалий, — продолжил Филипп, — оторвался он от жизни, Черномырдина обскакал: хотел как лучше, а получилось, как никогда не было, — с зарплатами анархия, вакханалия. Теперь хватился, требует зарплату врачей привести в порядок. И снова никого не наказал за провалы оптимизации. Все те же на манеже.

Синягин пропаще махнул рукой. Спросил:

— А тебя-то пошто проверяли?

— Заработки изучали. Говорю же, я мог выписывать себе чуть ли не по пятьсот тысяч, с надбавками. По закону! И никаких придирок. Но в моральном плане — сам понимаешь. Тиснули бы в газете, что главврач такой-сякой, миллионами гребет, — и нет ко мне у людей доверия. А я никогда не зарывался, врачи в больнице зарабатывают прилично, поэтому на конкурсах отбираю лучших. В глаза любой санитарке легко смотреть, а это, Иван, для меня счастье.

— Вот он у нас какой! — с гордостью произнесла Раиса Максимовна. — Потому и подкопаться под него не могут.

За разговорами о жизни как-то подзабыли о Синицыне, о выборах. Иван Максимович оказался очень исправным слушателем, чутко вникая в причуды провинциальной российской жизни. Но расстались все же на деловом тоне.

— В общем, господа Остапчуки, смотрите телевизор. Даст Бог, все пройдет по плану. А Синицыну скажите, чтоб не обижался, разъясните, почему я его до выборов в упор видеть не хочу. А с девятого сентября — с удовольствием! Изберут его губернатором, не изберут — без разницы. Чую, мы с ним сойдемся. Нам вместе держаться надо.

И местоимение «нам» прозвучало в устах Синягина расширительно, касалось не только его и Синицына, но некоего множества людей, объединенных общей мечтой.

По телевидению Синягин выступил накануне отлета, и именно так, как замышлял. В тот вечер телефоны Остапчуков не умолкали: прав был Иван Максимович — все всё поняли.

А через три дня Филиппа вызвали в обладминистрацию.

Вице-губернатор, курировавшая социальные вопросы, с первых слов дала понять, что главврача выдернули на ковер для сурового выговора. Он еще шел от дверей к приставному столу, как услышал:

— Ну что, Филипп Гордеевич, считаете, обхитрили общественность, использовав для агитации родственника?

Ухоженная, средних лет дама — «блеск и трепет», по Гоголю, — с килограммом опаловых ожерелий, модной прической и вялым бюстом не шелохнулась в начальственном кресле. Тирада, которую она произнесла вместо приветствия, явно была заготовлена, чтобы сразу подавить любые попытки оправдания со стороны провинившегося. Однако Остапчук был готов к неласковому приему.

— Добрый день, — сказал он, примостившись рядом с канцелярским аэродромом, за которым сидела «вице» и на котором красовался большой чернильный прибор а-ля малахит. В голове мелькнуло: «Натуральный малахит — на другом письменном столе, мы каждый день видим его по телевизору».

— Не такой уж он и добрый, — парировала вице-губернатор, перебирая бумаги. — Вот получен документ о том, что вы неправомерно использовали больничную газету.

— Знаю об этом. Нам вынесли предупреждение за публикацию непрофильной статьи о выдвижении кандидатом в губернаторы Георгия Синицына. Мы это учли и не намерены повторять ошибку. Но к самой статье претензий нет.

— Претензии есть к гражданской, более того, политической позиции главного врача. Нам известно, что с вашего ведома и дозволения среди пациентов распространяли листовки, прославляющие Синицына, а вы у него — доверенное лицо.

— Разве это противоречит закону? Агитация в ходе предвыборной кампании разрешена, а к листовкам у избиркома претензий нет.