Немцы и славяне. История противостояния

Но нравственная сила, блеск франкского двора и воспоминания о громких деяниях Карла Великого оказывали свое пагубное влияние на мир славянский. Там вокруг императора стал образовываться центр, послуживший пунктом общественного тяготения, а сила влечения к нему захватила в свой круг и второстепенные звезды, которые поневоле вошли в несвойственное им движение. Поневоле[131] являются на сейм во Франкфурте (822) славянские послы, там бодричи, лютичи, сербы лужицкие, чехи, и мороване, и южные бодричи[132] приносят подарки императору от своих князей.

Но какая была неволя враждовать велетам с восточными бодричами (перед 823 годом)[133], какая была неволя представлять внутренние свои споры на суд императора?[134]

Князь велетов Люба был верховным князем по старшинству лет. Ему принадлежала великокняжеская власть по отношению к младшим своим братьям, удельным князьям. Он пал в сражении во время похода против восточных бодричей. Народ велетов поставил себе великим князем старшего его сына Милогоста, но тот не оправдал их доверия. Его обвиняли в нерадении относительно управления страною[135], и он должен был по воле народной отказаться от своей власти в пользу младшего брата, Челодрага. Оба князя явились перед Людовиком во Франкфурт в 823 году и представили на суд его свой спор. Император, убедившись, что народная воля склоняется более в пользу младшего брата, решил, согласно воле большинства, быть Челодрагу великим князем, обоих же братьев примирил, оделил их подарками и приобрел себе их дружбу.

Но и бодричи оказались не лучше велетов, представлявших домашние дела на суд императора. Правда, бодричские князья с некоторого времени стали чувствовать себя все более и более независимыми по отношению к франкскому двору, который сделал неудачный выбор как в лице Славомира, так и Челодрага; бодричские князья заметно стараются выпутаться из сетей франкской политики, являются преданными слугами при императорском дворе, на родине же решительно уклоняются от обязанностей покорных и преданных вассалов. Славомир только угрожал не являться при императорском дворе, Челодраг же действительно в продолжение нескольких лет не обнаруживал своих вассальных отношений, но наконец принужден был уверить присланных легатов, что в скором времени исполнит долг вассала. И в самом деле, зимою в том же году, когда император решал споры велетских князей, представился Людовику непокорный Челодраг. Они не были в состоянии оправдаться вполне, но Людовик, приняв во внимание заслуги его отца, отпустил его безнаказанно и сверх того почтил его дарами[136]. Но то, что Челодраг делал только по принуждению, делала добровольно бодричская знать. И это опять-таки повело к подчиненным отношениям: бодричи добровольно отдаются иноземному влиянию. Бодричская знать, недовольная своими князем, возводит на него обвинения и отправляется за решением дела к императору. Челодрагу велено явиться для оправдания: он не ослушался. В октябре 826 года, когда император собрались в Ингельгейме государственный сейм, к нему отправился бодричский князь и его обвинители. Людовик на время задержал у себя Челодрага, отправив между теми послов в бодричскую землю, чтобы разузнать общественное мнение относительно князя. Возвратившись, послы донесли императору, что хотя между народом существует разногласие, но знать бодричская соглашается принять опять своего князя; поэтому-то Людовик решил взять от них заложников и возвратить Челодрагу его княжескую власть[137].

Пластическая реконструкция мягких частей лица на черепе человека из славянского могильного поля Густевель (по И. Херманну с соавт.)

Таким образом, мир славянский и поневоле, и добровольно стал подвергаться известному подчинению. Нравственная сила императорского двора действовала зловредно на славян, на чувство их независимости, но славяне сами ограничивали свою самостоятельность, прибегая в делах внутренних к решениям императорского верховного судилища. Однако же идея народной независимости не гасла: были минуты, когда умолкала племенная вражда и утихали домашние распри. Чувство силы снова пробуждалось, воскресало воспоминание о минувшей свободе того времени, когда ни франкские, ни саксонские маркграфы не смели вмешиваться в славянские дела и проявлялось дружное стремление к освобождению родной земли от чужестранного влияния.