Ближайшим соседом полабских славян была именно та Саксония, герцоги которой располагали такими же силами, как и во времена саксонской самостоятельности, во времена Видукинда, с тою только в его пользу разницей, что политические учреждения Карла Великого, сгладив племенные особенности, дозволили ему господствовать над объединенных народом. После смерти Бруна, погибшего в сражении 880 года с норманнами и славянами, герцогскую власть получил брат его Оттон, значительно превосходивший всеми качествами старшего брата своего. Kaк говорит об этом Видукинд, «между всеми герцогами немецкими Оттон, которого называли Светлым, отличался воинственным духом, твердостью и непоколебимостью характера и нравственными достоинствами. Когда умер последний потомок Карла Великого, король только по имени – Людовик Дитя, то герцоги-избиратели обратили взоры свои на Оттона Саксонского и поднесли ему королевскую корону, от которой он отказался, не желая в преклонных летах брать на свою ответственность тяжелое бремя государственных забот. По совету его королевское достоинство предложено было Конраду, герцогу Франконскому»[174]
. «Почетом, однако же, – прибавляет Видукинд, – и королевскою властью пользовался всегда и везде Оттон». Первоначальное избрание Оттона, уважение к нему, которое воздавали ему герцоги почти как королю, показывает, что личность эта обладала теми качествами, в которых нуждалась глубоко растерзанная внутри и разбитая столькими внешними ударами страна. Такой защитник стоял на страже в той стране, против которой вследствие ближайшего соседства, могли быть направлены завоевательные стремления полабских славян. Тем и объясняется или бездействие, или безуспешность действия и бодричей, и лютичей в минуту совершенного расстройства внутренних дел Германии. Анналисты, внося в свои летописи известия о самых громких и печальных событиях, происходивших в Южной и Средней Германии, о набегах мадьяр, упускают из виду то, что происходило на севере и востоке в Саксонии, в странах, подвластных герцогу Оттону. Спрашивается теперь, пользовались ли полабские славяне общим смятением и оставляли ли в самом деле Саксонию в покое, предаваясь равнодушному бездействию? Едва ли можно предполагать, что наступил перерыв в этой беспрерывной нескончаемой пограничной борьбе, которая кипела во все продолжение IX столетия, особенно во времена последних Каролингов. Впрочем, есть, хотя и скудные, указания, которые не допускают сделать такое предположение. «В 902 году, – извещает гильдесгеймская летопись, – славяне опустошили Саксонию»[175]. Южная ветвь полабская – предлабские сербы (гломачи) – беспокоили юго-восточную часть герцогства[176], и против них успешно воевал долгое время Оттон, который еще при жизни поручил сыну своему Генриху, впоследствии королю немецкому, охранять страну от их нападений[177]. В таких твердых руках в продолжение с лишком тридцати лет находились судьбы Саксонии (Оттон 880–912, 30 ноября)[178], и эта твердая и воинственная рука сокрушала все наступательные попытки бодричей и лютичей. И сына его Генриха, наследовавшего от отца герцогское достоинство в Саксонии, не оставляли славянские соседи в покое. От их жестокого нападения пострадали Гамбург около 915 году и земля Залабской марки: когда началась междоусобная война между Генрихом, наследовавшим герцогскую власть от отца, и новым королем Конрадом, который старался ограничить пределы саксонского герцога[179], и когда мадьяры возобновили свои набеги на Саксонию, тогда и полабские славяне вместе с датчанами устремились против соседней страны и предали опустошении Нордалбингию, вероятно, область, примыкавшую к устьям Эльбы[180]. Но кончившаяся в следующем, 916 году междоусобная распря развязала руки герцогу Саксонскому – избрание же его в немецкие короли в 919 году и новый порядок вещей, водворившийся под сильною рукою первого короля из Людольфингского дома, предвещали эпоху новых взаимных отношений двух соседних племен.«Генрих, – говорит Видукинд, – усмирив все соседние народы, вздумал на закате дней своих отправиться в Рим, но болезнь помешала ему исполнить это намерение»[181]
. В Вечный город влекла его не цель религиозная, но императорский венец, прибавляет Вайц, объясняя не доказанную корвейским монахом цель задуманного путешествия[182].Идея римско-императорского господства вновь пробудилась и с новою силою стала тяготеть над судьбами славянского мира и, мало-помалу осуществляемая своими могущественными представителями, достигла вожделенной цели, отчасти поработив врага, отчасти же истребив его окончательно. Хотя Генрих не венчался императорскою короной, но его деятельная борьба с полабскими славянами напоминает тяжелые для славян времена Карла Великого, его деятельность по отношению к славянскому миру прокладывает новый путь, по которому устремились располагавшие большими, нежели Генрих, силами последующие представители императорской политики.