Саксонский народ, трезвый, деловой, не обольщался обещаниями церкви, не увлекался пламенным воображением народов Южной Европы, непосредственные сношения которых с Востоком давали религиозному их стремлению обильную пищу, ибо предоставляли им значительные вещественные выгоды. Для саксов же и их торговли обетованной страной была земля полабских славян, в которой тоже господствовали язычники и имя христианское подвергалось гонению. И когда блеснула мысль предпринять крестовый поход не против отдаленных турок, а против ближайших славян, вдруг родилось всеобщее воодушевление. Король Конрад, отправляясь (в 1147 году, весной) на Восток, созвал государственный сейм во Франкфурте, на котором светские и духовные князья постановили не отставать от короля в религиозном самоотвержении, но быть, подобно ему, послушными сынами церкви и отправиться походом против славян-язычников.
Бернард из Клерво сочувствовал возвышенной мысли и написал послание, возвещающее крестовый поход в самую близкую страну – в земли полабских славян[418]
.Папа Евгений III, одобряя новое направление религиозного чувства и «священного подвига», не замедлил предоставить всем крестоносцам такое же отпущение грехов, какое получали отправлявшиеся на Восток; при этом счел нужным предостеречь, чтобы никто не принимал от язычников денег, при виде которых, по верному предположению папы, охладевал религиозный пыл[419]
.Город Магдебург был избран местом собрания, конец июня – порой открытия похода.
Никлоту, бодричскому князю, известно было о приготовлявшемся со всех сторон движении, он решился предупредить подымавшуюся бурю. Адольф, граф Вагрии, союзник Никлота, присутствовавший во Франкфурте на государственном сейме, на котором состоялось решение относительно крестового похода, взявши, вероятно, на себя почин религиозной войны, разоблачил свое лицемерие, когда послы Никлота просили у него помощи для славянского князя[420]
. Никлот, прежде чем крестоносные войска вошли в его землю, удовлетворил прежде всего чувствами своей мести за хитрую и позорную измену голштинского графа. Собравши морские силы, они подступили к Любеку (26 июня), застигнули жителей торгового города врасплох и стали производить опустошения по всей земле вагров. Славянские войска убивали немцев, отводили в плен женщин и детей, грабили и жгли деревни; но щадили везде голзатов, которых потом подозревали их соотечественники, что они из корыстолюбия призвали Никлота, чтобы разорять других немецких пришельцев – фризов и голландцев. Никлот удовлетворился непродолжительным набегом, тем более что забота о безопасности собственной страны требовала его присутствия[421].Против бодричей и лютичей – народов, истощенных продолжительной борьбой с немцами – поднимался весь христианский мир от Вислы и датских островов до Рейна. Казалось бы, что ввиду такого религиозного воодушевления полабским славянам предстояло или принять насильственно вводимое христианство, или же погибнуть в бою с рьяными вооруженными проповедниками.
Архиепископы Магдебургский и Бременский управляли религиозно-военным движением, в котором приняли участие все саксонские епископы[422]
. Даже моравский епископ воодушевился мыслью крестового похода[423]. Многочисленные светские князья не замедлили принять самое деятельное участие в высоком, по их понятиям, подвиге – уничтожении язычества.Генрих Лев, ближайший сосед бодричей, и Альбрехт Медведь, внук дочери последнего Биллинга (герцога Саксонского), маркграф в странах по Эльбе, соседних с землями лютичей, и польский князь, брат Болеслава IV, вступили в ряды крестоносцев со своими силами, самые датчане воодушевились мыслью распространять христианство. Если верить немецкой хронике, то войско крестоносцев состояло из 200 тысяч[424]
, оно, извещает другая летопись, исполнено было ревности к священному делу[425]. В двух направлениях двигались разделившиеся силы крестоносцев (в исходе июня)[426]. С запада шли саксы против Никлота, построившего в болотистых местах крепость Добин[427], на правом берегу Шверинского озера, Другое войско, заключавшее в себе силы Восточной Саксонии, направлялось с востока в землю лютичей; оно подступило к городу Малхину, разрушило его вместе со славянским храмом и подвинулось к северу, чтобы осадить сильно укрепленный город на реке Пене, Димин[428]. Часть крестоносцев, предводительствуемая епископом Моравским, вторгнулась с севера в пределы поморского князя Ратибора и подступила вооруженною толпою под стены Штеттина. Каково должно было быть изумление поморского христианского князя и епископа Штеттинского Адальберта, когда они увидели крестоносцев, пришедших обращать в христианство людей, среди которых устроено было уже архиепископство и которые уже лет тридцать тому назад приняли крещение из рук Оттона, епископа Бамбергского[429].