Ненадёжный признак

Как вы помните, Пренстон-холл – довольно внушительное, где-то даже громоздкое сооружение. Его строительство было начато первым баронетом Пренстоном, получившим патент на свой титул в период правления короля Карла I Стюарта. С тех пор здание, как водится, многократно перестраивалось, терпело разрушительные пожары и восстанавливалось заново. Его сводный план беспрестанно изменялся. Многочисленные галереи, переходы, жилые комнаты, парадные залы, лестницы и кладовки – словом, заблудиться здесь немудрено. Но я быстро понял, куда ведёт меня отец, и признаться честно, эта догадка меня не обрадовала.

В самом конце западного крыла Пренстон-холла находится Оружейная комната. В этом небольшом помещении хранится коллекция старинного оружия. На стенах развешаны мушкеты и палаши, пики и алебарды веером расходятся из-под щитов, окованных металлом, а в углу стоят громоздкие доспехи, когда-то принадлежавшие кому-то из моих воинственных предков. Заброшенной эту комнату назвать нельзя, её регулярно убирают, доспехи и оружие чистят, протирают пыль на антикварной мебели, но факт остаётся фактом: по своей воле я бы туда не пошёл.

А ещё здесь находится портрет, который я видел только однажды, но обстоятельства знакомства с ним были таковы, что я не хотел бы увидеть его снова. Никогда!

Замечу, что мой отец был прекрасно осведомлён о том, какие чувства во мне вызывает эта картина, и тем не менее он вёл меня именно в Оружейную. Длинный коридор, обшитый тёмными дубовыми панелями, закончился, мы остановились у злополучной двери. Помедлив, отец толкнул её, и мы вошли. Щёлкнул выключатель, зажглось несколько тусклых ламп в позеленевшей медной люстре под потолком. В комнате было холодно.

Впрочем, не стану нагнетать инфернальную атмосферу, пытаясь приписать этому помещению некие зловещие эманации, якобы витающие в его воздухе. В комнате было холодно, потому что наступила поздняя осень, а западное крыло не отапливалось в достаточной мере из соображений экономии. Тусклый блеск металла на стене, массивный дубовый стол посередине, окно с шерстяными портьерами. Комнату с подобным интерьером можно найти в десятках других шотландских поместий, так что ничего особенно мрачного в ней не было.

Или же я просто стараюсь себя в этом убедить.

Портрет, который я так давно не видел – и рад был бы не видеть ещё лет сто, – висел на стене справа от двери. Мне не хотелось к нему приближаться, но отец, похоже, не собирался щадить мои чувства. Он подошёл к картине и жестом пригласил меня последовать его примеру. Нехотя я подчинился.

На потемневшем от времени холсте был изображён мальчик лет семи, в старинном бархатном костюмчике, с кружевным воротником под самый подбородок. Выпуклый, чрезмерно высокий лоб, светлые волосы, пухлые детские губы и неожиданно пристальный, взрослый взгляд больших прозрачных глаз чуть навыкате. В левой руке он держал длинную гладкую палочку, на одном конце которой закреплена деревянная лошадиная голова с уздечкой.

– Какое отношение он имеет к моей помолвке? – я повернулся к отцу, и сам удивился тому, как глухо и враждебно прозвучал мой голос.

– К несчастью, самое прямое, – мой отец был невозмутим. – Видишь надпись наверху?

Нарисованная полотняная лента вилась по верхнему краю картины, и, приглядевшись, я действительно смог разобрать на ней буквы. Equitem Nolite Credere. Сердце моё заколотилось, как в тот день, когда Кристиан…

– Хм. Латынь?

– Да. В университете она давалась тебе без труда. Что же здесь написано?

– Здесь написано «Не верь Наезднику», – с трудом произнёс я, чувствуя, что сердце со всего размаху ударилось о мою грудную клетку изнутри, как будто хотело вырваться на свободу.

– Верно. Это и есть первая часть правила Пренстонов. Ты не должен верить Наезднику. И мы оба знаем, мой мальчик, что может случиться, если этому совету не следовать в точности, – добавил он тихо, как бы в сторону, но эта фраза вонзилась в моё сердце, как острый клинок со стены позади нас.

Я стоял перед злополучным портретом выпрямившись, хмуро уставившись на холст, иссечённый множеством крошечных трещин. Лошадиная голова расплывалась у меня перед глазами.

– Отец. Вы… – я едва мог ворочать языком, но сейчас мне было жизненно важно задать этот чудовищный вопрос и услышать на него ответ, – вы вините меня в смерти Кристиана?

– Святый боже, Арчи, как ты мог такое подумать, – ответил он с неподдельным удивлением. – Как я могу винить тебя в том, чего не могу простить себе?

11. Сэр Арчибальд, шестнадцатый баронет Пренстон

Мой дорогой друг, я прошу прощенья за то, что записываю дела давно минувших дней с такой страстью и с такими подробностями, возможно, ненужными. Наверное, это что-то вроде терапии, и таким образом, через буквы, я пытаюсь залечить свои душевные раны. Которые, как мне казалось, уже надёжно зарубцевались или, что вернее, я научился с ними жить. Но наш с вами давешний разговор показал, что это не так. Поэтому я всё же продолжу писать письмо, и надеюсь, оно не слишком вас утомит.