Ненадёжный признак

Обида забылась или затаилась где-то глубоко, но о своём белобрысом друге Митико-тян больше не заговаривала вплоть до года, когда она закончила старшую школу. Выпускная церемония состоялась в конце марта, и мой мангака, выкроив кусочек времени, тоже на неё ходил. В дверях он лукаво мне подмигнул. «Посмотрим, дружище, – сказал он, – раздобудет ли Митико-тян сегодня хотя бы одну вторую пуговку». Я скрестил уши в знак поддержки, он улыбнулся и ушёл. Вторая пуговица на школьном пиджаке у мальчишек – это скорее традиция для средней школы, но и выпускники старшей иногда её придерживаются. С помощью этой пуговицы, которая расположена ближе всего к сердцу обладателя пиджака, детишки выражают свои симпатии. Девочка может попросить её у мальчика, или мальчик может подарить её девочке. В любом случае, вторая пуговица – это страшно романтично, и даже такой Сдержанный Кролик, как я, это понимает. Вернувшись с церемонии, мой мангака посмотрел на мои вопросительные уши и отрицательно покачал головой. Похоже, у Митико-тян не нашлось сердечной привязанности в школе. Пожалуй, это больше расстроило её отца, чем её саму.

На следующее утро она пришла к нам в мастерскую и объявила, что не будет поступать в этом году в колледж, как планировала раньше. Она сказала, что собирается поехать в Европу и немного там пожить – полгодика, год. На европейское путешествие, если, конечно, отец не против, она хотела бы потратить деньги, которые ей оставила мама. После паузы она добавила, что в Стокгольме хотела бы встретиться с неким доктором Свантесоном. Мне почему-то показалось, имя доктора она произнесла с чуть заметным вызовом. Мой мангака, однако, остался невозмутим. Он спокойно ответил, что согласен с её решением, и вернулся к работе. Митико-тян постояла ещё немножко рядом, глядя, как он обводит карандашный набросок тушью, и ушла. А я остался сидеть на столе, слегка озадаченный. Митико-тян, спору нет, уже взрослая девушка и вольна распоряжаться своей жизнью, как ей того хочется, но откладывать колледж на целый год? Я побеспокоился ещё немного, но потом вспомнил, что толком не знаю, зачем вообще этот колледж нужен. Возможно, разговор с доктором Свантесоном и на самом деле куда важнее.

В конце апреля Митико-тян уехала. Лето потихоньку набирало силу. В расщелине между камнями фундамента нашего дома поселился сверчок, который повадился каждый вечер заводить своё уютное «рин-рин», «рин-рин». Слива в саду отцвела, и на месте маленьких белых цветов появились крошечные плоды. Скоро наступит пора, когда они засветятся на дереве, как маленькие зелёные фонарики, и придёт время их собирать. Обычно это делает Митико-тян. Надевает белые хлопковые перчатки, приставляет лестницу к стволу, забирается повыше и одну за одной складывает твёрдые сливы в деревянную миску. Мариновать следует именно незрелые, тогда они особенно вкусны. Мой мангака обожает маринованные сливы, но кто будет готовить их теперь? Стараясь об этом не думать, мы с ним с утра до вечера корпели над очередной мангой, четырнадцатой по счёту, под названием «Синий Кролик и Пудинг из Тапиоки». Хе-хе, вы ни в жизнь не догадаетесь, что отчебучил зловредный аптекаришка на этот раз. Не буду спойлерить, всё же история новая и пока не закончена. Впрочем, мы уже на финишной прямой. В июле манга будет отрисована полностью, и у моего мангаки в календаре уже обведён кружочком день, когда он будет представлять «Пудинг из Тапиоки» в книжном магазине. Я тоже наверняка там буду, потому что мои фанаты обычно просят уважаемого автора нарисовать Симпатягу Кролика на форзаце свежеизданной манги. Обожаю бывать в книжных магазинах, там всегда происходит что-то интересное.

Но до июля ещё далеко, а пока на дворе июнь, сезон танцующих светлячков. Мой мангака молчалив и сосредоточен на работе. Как-то утром пару дней назад он точил карандаши. Он не любит отвлекаться в процессе рисования, поэтому заранее затачивает сразу штук двадцать. А когда он рисует, перед ним обычно стоят два стакана: один пустой, а другой с очиненными карандашами. Как только карандаш перестаёт выдавать идеально тонкую линию, мой мангака ставит его в пустой стакан и берёт следующий. Двадцати карандашей ему хватает примерно на день. Где-то на десятом карандаше он вдруг замер, как будто удивившись какой-то своей мысли, посмотрел на меня и сказал: «Послушай, дружище, а ведь наша малышка там совсем одна». Я, признаться, тоже об этом всё время думал. Но я понятия не имел, что можно с этим сделать. Но у него, судя по всему, уже появилась какая-то идея на этот счёт.