Ненаглядная красота

Пошёл царевич по правой тропе. Дошёл до зелёного луга, увидел две яблони. Сорвал с одной яблони яблоко, откусил его, съел до конца. Чует — голове его тяжело стало. Подошёл к ручью, в воду поглядел. Видит — у него рога оленьи выросли. И встать тяжело, и сесть тяжело, и не лечь никак. Пуще прежнего царевич расплакался.

Стал по лесу бродить, громким голосом вопить.

К ночи голодно ему стало. Подошёл он к другой яблоне, не выдержал, сорвал яблоко, съел его. Чует — голове его легко стало. Подошёл к ручью, поглядел. И рогов у него на голове нет. И сам он стал такой молодец, такой удалец, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Тут он всё смекнул, нарвал одних яблок полный карман, да других в другой карман наложил и в путь отправился.

Долго ли, коротко ли, — скоро сказки сказываются, да не скоро дело делается, — пришёл он обратно в тот дворец, где пастухом был.

Купил корзиночку, положил в неё яблоки; Ходит по двору, покрикивает:

— Набегайте, девушки-красавицы, покупайте яблоки румяные!

Выбежала из царевнина терема девка-чернавка. И губаста, и броваста, и нос кривой.

— Дай, купец-торговец, на грошик яблочек.

Дал ей царевич яблочко.

Съела девка-чернавка яблоко, стала красавицей, словно лебедь белая. Побежала во дворец, от радости плачет, от гордости смеётся.

Увидела её царевна, вынимает ожерелье скатна жемчуга.

— Неси купцу, купи у него все яблоки!

Продал ей царевич других яблочек. Ухватила царевна яблоко, быстренько его скушала; чует — голове тяжело. Подбежала царевна к зеркалу. Думает, стала она красавицей, а глядит — у ней на голове оленьи рога. И стоять тяжело, и сидеть тяжело, и не лечь никак.

Закричала царевна, заплакала. Прибежали царь с царицей, няньки, мамки, лекари. Царь с царицей плачут, царевна рыдает, мамки, няньки от смеха прыскают.

Стали лекари царевну лечить. Что ни делают — рога пуще растут. Сделали царевне полочку. Сама на постели, рога на полке. Стала царевна девку-чернавку просить:

— Пойди, найди того купца, может, он меня вылечит.

Нашла девка-чернавка царевича. Пришёл он к царевне, покачал головой:

— Эх, царевна, царевна! Беда твоя велика. Верно, ты кого изобидела? Верно, зло кому-нибудь сделала?

Тут царевна растужилась, расплакалась:

— Изобидела я чужого молодца. Не хотела я с ним век вековать, повелела его в леса дремучие отвести. Верно, его съели там звери рыскучие, а мне теперь навеки за злое дело ответ держать.

А царевич её и спрашивает:

— А что бы ты сделала, коли бы жив был этот молодец?

Отвечает ему царевна:

— Я бы ему в ноги пала, прощения бы у него попросила, была бы ему век верной женой.

Тут царевич ей и говорит:

— Погляди-ка на меня получше. Не я ли твой суженый, не я ли у тебя коров пас, не я ли у тебя мужем был?

Узнала его царевна, соскочила с кровати, пала ему в ноги:

— Прости ты меня, муженёк! Буду я тебе верной женой.

Дал ей тогда царевич другое яблоко. Съела она его и стала красавицей пуще прежнего.

Стали они жить-поживать, добра наживать и теперь живут.

МЕДВЕДКО, УСЫНЯ, ГОРЫНЯ И ДУБЫНЯ

 некотором царстве, в некотором государстве жили-были старик со старухой. Всего у них было вдоволь, а детей не было.

Вот раз старуха принесла с огорода репку и положила её в печь, чтобы распарилась. Старик из дому ушёл, старуха одна дома была, пряжу пряла.

Вдруг слышит старуха тоненький голосок:

— Открой, бабушка, тут жарко.

Испугалась старуха, поглядела в сени, — никого нет; вернулась в избу и опять слышит:

— Да открой же, бабушка, жарко мне!

И голос будто из печки несётся. Открыла бабка заслонку и видит — лежит в печке девочка, да такая хорошенькая, словно репка кругленькая.

Обрадовалась старуха, позвала старика; вытащили они девочку, вымыли её, высушили и назвали Репкой.

Растёт Репка не по дням, а по часам. Дед да баба на неё не нарадуются.

Вот выросла Репка в девушку, пошла в лес по ягоды и заблудилась. Идёт, идёт, глядь — стоит в лесу избушка. Зашла Репка в избушку, а там на столбе Медведь сидит, граблями спину чешет.

Испугалась Репка, а Медведь ей говорит:

— Не пугайся, девушка, я тебя давно жду. Мне хозяйка нужна, будешь у меня в тепле, в сытости жить, за мной, Мишенькой, ходить.

Как Репка ни плакала, как ни молила, Медведь её не отпустил.

Притащил Медведь сани, прицепил к потолку, лёг в сани, одеяльцем накрылся.

— Качай меня, Репка, прибаюкивай!

Репка его качает, слёзы льёт, прибаюкивает:

— Баю-бай, старое чудище!

— Не так, — говорит Медведь, — сказывай: «Баю-бай, милый друг».

Нечего делать, стала качать да приговаривать:

— Баю-бай, милый друг.

Так и прожила Репка у Медведя два года.

Раз Медведь ушёл далеко на охоту, а Репка замок сломала, из избушки убежала. Пришла к деду с бабкой, стала у них жить.

Долго ли, коротко ли, — родила Репка сына — Ивана Медведко.

Начал Медведко расти не по дням, а по часам; что ни час, то выше подаётся, словно кто его вверх тащит.

Стукнуло ему пятнадцать лет, стал он с ребятами играть и шутки шутить нехорошие: кого за руку хватит — рука прочь; кого за голову — голова прочь.

Пришли мужики к старику жаловаться: