Ненавидь меня

Его рука сжимает руль, когда он выезжает задним ходом с парковки.

— Нет времени объяснять. Просто садись в автобус.

Свирепо смотрю на него, потому что, казалось бы, он должен знать меня лучше. Он не может требовать, чтобы я в мгновение ока перевернула всю свою жизнь без каких-либо объяснений.

— Я ни черта не сделаю, пока ты не расскажешь.

Пока он едет по дороге, его челюсть сжата от напряжения. Вижу, что он не хочет говорить, но знает, что я не уступлю, если он этого не сделает.

Спустя, кажется, целую вечность, он начинает: — Я знаю, кто убил тех девушек, — от шока вжимаюсь в сиденье, пока перевариваю это заявление, но следующие слова, вылетающие из его уст, заставляют меня пошатнуться: — И если я, блядь, не вытащу тебя отсюда сегодня вечером… ты будешь следующей, — его голос понижается. — Я не могу этого допустить.

Нервы скручивают мои внутренности, парализуя сердце и легкие.

— Кто их убил?

От непроизвольного вдоха его ноздри раздуваются, лицо искажает такое отвращение, такая мука, что мне хочется, чтобы он остановился, чтобы я могла обнять его.

Его глаза встречаются с моими. В них мелькает тень стыда, прежде чем они становятся жесткими, и он отводит взгляд.

— Мой отец.

Потираю виски, ничего не понимая. Да, его отец мудак. Хуже, чем мудак, — он ужасный человек.

Но убийца? Как такое может быть? Он же работает в ФБР, черт побери. Он должен ловить убийц, а не становиться им.

— Откуда ты это знаешь?

Джип набирает скорость, словно не успевает добраться до места назначения вовремя.

— Поверь мне, это он.

— Я доверяю тебе, — шепчу в ответ, — но мне нужно понять, откуда ты это знаешь. Зачем ему убивать этих девушек? — я сглатываю. — Почему он хочет убить меня?

Он смеется, но как-то натянуто.

— Кроме того, что он чертовски сумасшедший? — его лицо мрачнеет. — Чтобы преподать мне урок.

Это ничего не проясняет.

— Преподать тебе урок о чем?

— О том, что нельзя идти против него, — он бьет кулаком по рулю. — Все, что делает этот человек, — больная и извращенная игра, Аспен. Ему нравится контролировать людей и загонять их в ловушку. Он наслаждается тем, что забирает у тебя каждую унцию силы и оставляет беспомощным… прямо перед тем, как убить.

— Откуда ты это знаешь?

Черты его лица искажаются от отвращения.

— Потому что он делал это всю мою жизнь.

Пытаюсь связать все воедино, но он говорит загадками.

— Я не…

— Черт возьми, Бродяга, — он резко поворачивает налево и сворачивает на парковку у автобусной станции. — Он убил мою маму. После того как провел годы, выбивая дерьмо из нее… из нас, — двигатель глохнет. — А теперь уходи… пока он не сделал то же самое и с тобой.

Все мои инстинкты кричат послушать его и убежать, чтобы я могла защитить себя.

Но не могу… пока не узнаю все.

Кладу свою руку поверх его: — Расскажи мне, что случилось, Нокс.

Его взгляд становится зловещим: — Я только что рассказал.

— Мне нужны подробности.

Что-то подсказывает мне, что он никогда ни единой живой душе не рассказывал об этом.

Он держал все под замком, пока это не превратило его в холодную и бесчувственную оболочку того, кем он так и не смог стать.

Резкие черты его лица искажены яростью, и на мгновение кажется, что он собирается открыть дверь и вытолкнуть меня вон…

Но он этого не делает.

Прошлое…

Сердце колотилось как барабан, когда я вбежал в дом так быстро, как только позволяли мне ноги. Волнение охватывало меня, когда закрыл за собой дверь и бросил сумку с книгами на пол в прихожей. И быстро направился на кухню.

— Мама.

Сегодня был не только мой двенадцатый день рождения, но и мама обещала преподнести мне особый сюрприз до того, как отец вернется с работы.

У него было много правил, которым мы должны были следовать, но больше всего я ненавидел, что нам не разрешалось печь или есть сладости.

По словам отца, от сахара портятся не только зубы, но и мозг. Он также не хотел, чтобы мы с мамой растолстели.

Тем не менее, мама согласилась сходить в местную пекарню, пока я был в школе, чтобы я мог впервые попробовать шоколадный кекс.

Мой желудок урчал всякий раз, когда я видел, как мои одноклассники ели выпечку, и мне требовалась вся сила воли, чтобы не выхватить ее из их рук. Но страх, что он узнает, что я нарушил одно из его главных правил, всегда мешал мне побаловать себя.

Но только не сегодня.

Сегодня был мой день рождения.

А значит, удача была на моей стороне, и ничего не могло пойти не так.

— Мама, — снова позвал я, направляясь в гостиную.

Она всегда была здесь, когда я приходил домой из школы, — обычно возилась на кухне, готовя ужин.

Однако сейчас ее нигде не было.

Разве что она была внизу, стирала белье.

Поняв, что так и должно быть, открыл дверь, ведущую в подвал.

Я закрыл рот ладонями, не в силах сдержать свой энтузиазм, и бросился вниз по лестнице.

— Мама, я…

Слова застряли в горле, когда в поле зрения появился багровый след, а в ноздри ударила медная, прогорклая вонь.

Она была ранена.

Желчь подступила к горлу, когда я завернул за угол.

Она лежала на полу, вокруг ее обмякшего тела растекалась лужа крови.

Я быстро бросился к ней: — Мама, ты…