Ненавидь меня

Он толкает незапертые двери, металлические петли стонут. "Биометрическая и парольная защита. И пока у тебя не возникло никаких идей, рука должна быть прикреплена к человеку с бьющимся сердцем".

"Черт", — говорю я. Он подмигивает мне через плечо, что помогает снять напряжение в моем теле.

Мы спускаемся по лестнице в бункер, воздух под слоями земли и бетона становится заметно холоднее. "Раньше это было противорадиационное укрытие, построенное во времена холодной войны", — объясняет Финн. "Они добавили некоторые элементы защиты, и теперь это одно из самых больших и надежных хранилищ в стране".

Я осматриваю большую комнату, заполненную стопками произведений искусства, деревянными ящиками с бесценными артефактами, грудами золота и ювелирных изделий из драгоценных камней, словно из фильма об Индиане Джонсе.

"Я не могу поверить, что некоторые из этих вещей существуют на самом деле", — говорю я с благоговением, мое внимание привлекает картина Ренуара. Я чувствую, как Финн подходит ко мне сзади, и каждый нерв в моем теле настроен на его присутствие.

"Ты все еще рисуешь?" — спрашивает он низким, мягким голосом, смахивая волосы с моей шеи, обдавая холодным воздухом открытые участки кожи.

"Нет", — отвечаю я, наклоняя голову к картине, и Финн проводит пальцем по моей шее, заставляя волосы на руках встать дыбом.

"Почему бы и нет?"

Я поворачиваюсь, и он смотрит на меня сверху вниз, его веки тяжелы, а взгляд прикован к моим губам. "По той же причине, по которой ты ездишь на спортивной машине за миллион долларов и перестал возиться со своим старым грузовиком".

Он насмехается. "Трогательно, принцесса. Полагаю, мы оба отказались от того, что любим". И медленно уходит.

Я осторожно листаю потерянный этюдник, принадлежавший когда-то Пикассо, когда из него выскальзывает свободный лист бумаги и летит на пол. Я поднимаю его и переворачиваю, прежде чем положить на место.

Сердце замирает, когда я смотрю на рисунок. Я с трудом набираю воздух, как будто из бункера высосали весь кислород. На меня смотрит мое собственное отражение, на десять лет моложе.

У меня пересыхает в горле, когда я понимаю, что это один из последних рисунков, которые я нарисовала перед тем, как остановиться. Автопортрет, который я нарисовала, когда мой отец впал в ярость и разорвал мои рисунки. Перед тем как выбежать из дома на встречу с Финном, я положила один из них в карман. Должно быть, в какой-то момент он выпал…

Я совсем забыла об этом.

Вспомнив, что в тот день он возил меня на ферму Бартлетта, и судя по потрепанному виду рисунка, я задаюсь вопросом, не нашел ли Финн его здесь на земле. На рисунке видны мазки грязи, грифель карандаша местами размазан.

Я не знаю, что чувствовать. Я не знаю, что думать. Моя челюсть сжимается, а глаза жжет от слез. У меня так много вопросов, и самый главный из них — почему он здесь? Почему мой маленький глупый набросок находится среди золотых артефактов и давно забытых шедевров?

Я не уверена, что справлюсь с ответом, поэтому, как последняя мерзавка, закрываю дневник и говорю Финну, что готова идти.

На обратном пути я молчу, мои мысли настолько заняты тем, что я нашла и что это значит, что я не замечаю, что он привел нас прямо к причалу. Солнце садится, последние кусочки ржавого заката уступают место индиго и звездам. Луна скрыта за облаками, но сверчки все еще поют, приветствуя ее восход.

Захлестнутая волной эмоций, я едва чувствую, как Финн берет мою руку в свою и ведет нас к краю причала. Как и в тот вечер, на темной воде плавают кувшинки, ловя последние лучи солнца на свои белые лепестки.

Финн поворачивается ко мне и зачесывает прядь волос за ухо. "Я должен был поцеловать тебя в ту ночь".

Его слова застают меня врасплох. "Это не изменило бы того, что произошло".

"Я знаю." Он медленно проводит большим пальцем по моей ладони. "Но это могло бы изменить меня".

"В каком смысле? "4

"Иногда я думаю… может быть, я мог бы сохранить больше своей человечности, если бы поделился ею с тобой. Пусть даже на одну ночь". Его слова, как лезвие бритвы, резанули меня по груди, вцепившись в то, что и так было слишком хрупким.

"Какая человечность? Была ли она у тебя вообще?" Я не осознаю, что гнев просачивается сквозь осколки, пока не услышу его в собственном голосе. Я сильно ударяю его в грудь: "Где была твоя человечность, когда ты убивал мой род? Когда ты связал меня и пытал? Когда ты чуть не убил меня из-за видеозаписей, которые ты слил?"

Слезы текут по моему лицу, с горечью. Я толкаю его снова и снова. "Когда ты приставил пистолет к моей голове? Где, черт возьми, он тогда был?"

На каждый удар он делает шаг назад, но не говорит ни слова. Не дает мне даже достойного ответа. Каменное лицо и холод. "Отвечай, чертов… — дыхание перехватывает всхлип, — ублюдок".

Он всего в дюйме от края причала, но это не мешает мне навалиться на него всем весом. Его глаза раскрываются, ноги подкашиваются, и он падает назад. Он хватается за мои запястья, и мы оба летим в ледяную воду.