«Это их непраздными руками были воздвигнуты в полудиких от векового безлюдия степях Казахстана 337 уже прочно обжитых теперь, местами отлично благоустроенных городков — центральных усадеб новых, широко известных в нашей стране зерносовхозов», — пишет И. Шухов в очерке «Подвиг народа»[2].
Далее писатель особо подчеркивает то самое знаменательное, что произошло на целине.
«И не только хлебом обогатила родную страну наша поднятая целина. Вместе с тучными нивами, покрывшими нынешним летом былые ковыльные степи, взрастила она и молодое племя мастеров передового земледелия — гвардию полеводов и механизаторов, горячо влюбленных в нелегкий свой труд на обновленной ими земле. Люди эти, навсегда осевшие на возделанной их руками земле, — самое неоценимое богатство целинного края. Они — слава и честь ее. Они — трижды прекрасное ее будущее!»
Да, большие, великие дела свершились ныне и продолжают свершаться в тех местах, о которых писал И. Шухов в своем романе «Ненависть»! Однако роман, как произведение социалистического реализма, не утратил познавательного и воспитательного значения — он убедительно воссоздает дух своего времени. Роман свидетельствует о величии и силе тех идей, которые воодушевляли героев трудных первых лет коллективизации на борьбу и труд. Мы видим, как в Огне ожесточенной массовой борьбы победно начал совершаться в нашей стране гигантский по своему историческому значению процесс социалистической перестройки деревни.
За минувшее тридцатилетие колхозный строй одержал полную и окончательную победу. Колхозный строй, — говорится в Программе КПСС, принятой на XXII съезде партии, — «это намеченный В. И. Лениным, исторически проверенный, отвечающий особенностям крестьянства, путь его постепенного перехода к коммунизму».
Новое, современное поколение тружеников советской земли — строителей коммунизма — не без пользы для себя и для своего дела прочтет роман И. Шухова «Ненависть», в котором даны живые образы героев, представителей трудящихся масс, начинавших великий исторический путь к коммунизму.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
В один из жарких июньских вечеров, когда бушевали над степью мятежные краски недоброго, предвещавшего суховей заката, по широкому скотопрогонному тракту пылила старомодная, с ракитовым кузовком, пролетка. Серый в яблочных накрапах конь, дерзко задрав под высокий выгиб дуги голову, шел сдержанно-ровной иноходью, и седок подбадривал его лишь едва заметным движением ременных вожжей да негромким поощрительным свистом.
Высоко в нежно-зеленоватом, не остывшем от дневного накала небе дрались орлы. Огромные, позолотевшие от заката птицы, круто развернувшись с кругового полета над присмиревшей вечерней степью, то и дело стремительно бросались один на другого в лобовую атаку. С разлета ударившись грудь в грудь, они на мгновение как бы замирали в воздухе, а затем, кувыркаясь, штопором падали вниз, и ржавые перья их вперемешку с пепельно-серым пушком разлетались в разные стороны. Камнями падая с огромных подоблачных высот, птицы, казалось, должны бы вот-вот в прах разбиться о землю. Однако за мгновение до этой как будто неизбежной гибели они, разминувшись, вновь взмывали под облака. Там, маневрируя в круговых полетах, зорко присматриваясь друг к другу, они, спустя какое-то время, затевали новую грозную битву и снова, ослепленные яростью, сходились в лобовую атаку.
В это время в стороне от тракта, вблизи полуразвалившихся глинобитных стен древних степных мавзолеев, показался всадник. По-беркутиному выпорхнув откуда-то из-за увала на вершину плоского, посеребренного ковылем кургана, он, гарцуя на злом гнедом маштачке киргизской породы, рывком поставил его под собой на дыбы, и в этой на мгновение застывшей позе всадник на вздыбленном коне походил на изваянный из меди памятник. Зорко осмотревшись вокруг, наездник заметил пылившую по тракту пролетку. И встрепенувшись при этом, как птица, он тотчас же ринулся с места в карьер вслед за попавшимся ему на глаза путником. Это уже напоминало погоню!
Однако и путник, правивший породистым рысаком, заметив всадника, внезапно охваченный чувством тревоги, невольно гикнул на своего и без того резвого на побежку коня, дав ему полные вожжи. И серо-сивый рысак, заносчиво вскинув красивую голову, еще резвее заработал сухими, жилистыми ногами, и жесткая грунтовая дорога зарокотала, как бубен, под его коваными копытами. Седок же тем временем, тревожно оглядываясь на настигавшего его всадника, торопливо извлек из-под беседки пролетки завернутый в грубую холщовую тряпку новенький браунинг и еще торопливее сунул его в правый карман потертых своих галифе защитного цвета.