Ненависть

Гэрет сделал все быстро. Кажется, он был немного смущен. Встав, он не потрепал Диз по щеке и не поцеловал небрежно в затылок, как делал обычно. Он даже не взглянул на нее. Райдер увидел, что тот закончил, и пошел к двери. Гэрет, помешкав, двинулся за ним.

«Братики…»

Они замерли в совершенно одинаковых позах — полуобернувшись: двое взрослых мужчин, двое закованных в железо солдат, двое насильников — удачливый и неудачливый, глядя на свою маленькую обнаженную жертву, сидящую на смятых простынях и улыбающуюся помертвевшими белыми губами. Они видели эту улыбку в первый и в последний раз, но те, кого Диз даль Кэлеби встретит на своем тернистом жизненном пути, будут видеть эту улыбку неоднократно. Только эту. Другой уже не останется.

«Братики… Вернитесь живыми, братики. Пожалуйста. Ваша сестренка Диз будет ждать вас».

И, не в силах более выносить их потрясенных взглядов, она откинулась на спину и снова расхохоталась. Голая десятилетняя девочка с новой улыбкой лежала на той самой постели, где пять лет назад ее сломали пополам, и смеялась так, словно была счастлива.

«Вернитесь, — беззвучно шептали ее губы. — Вернитесь, братики. Сейчас я еще маленькая, у меня так мало сил, но из пансиона я приду взрослой… Совсем взрослой… Я вам понравлюсь такой, вот увидите».

Когда она открыла глаза, ее братьев уже не было в комнате. В тот день они видели свою маленькую сестру в последний раз, и им запомнилось прощание.

А девочка в синей тунике снова была там.

«Ты вырастешь быстро, Диз», — сказала она.

Диз села и спросила:

«Кто ты?»

И девочка ответила:

«Ненависть».

* * *

Путь в Вейнтгейм лежал через Тэберг. На самом деле это была не самая короткая дорога, приходилось сделать небольшой крюк, но местность, которую этот путь огибал, болотистая и малозаселенная, славилась паршивыми трактами. Отказываясь от такого маршрута, Дэмьен даже экономил время.

Во всяком случае, он не переставал себя в этом убеждать.

Что ему делать в Тэберге? Да ровным счетом ничего. Он собирался просто проехать через него, возможно, продать меч Ратника, заработав несколько лишних сотен, на которые можно будет всласть погулять в Вейнтгейме, прежде чем бросаться головой в омут. Он думал об этом все время и даже понемногу начинал верить себе, но, когда на закате восьмого дня пути на горизонте вырос темный силуэт крепостной стены Тэберга, все благоразумные мысли с жалобным звоном разлетелись вдребезги о стену неизбежной правды. Дэмьен остался в Тэберге на ночь, более того — потратил почти два часа на поиски той самой гостиницы. Странно, он совершенно не помнил, где она располагалась, не говоря уж о ее названии. До последней минуты он тешил себя надеждой, что ее так и не отстроили после пожара, но его ждало сладкое разочарование. Она по-прежнему стояла там, почти не изменившись, даже более нарядная и богатая, чем три года назад, — свежая краска блестела на ставнях и дверном косяке, диабазовые плиты стен были тщательно отполированы, вывеска начищена до блеска.

Дэмьен нерешительно подошел к двери, ведя лошадь в поводу, и замер, чувствуя, как к горлу подкатывает комок.

«А если она там?! — внезапно почти в ужасе подумал он. — Если там… Диз?.. Нет. Нет, если там она… темноволосая плясунья. Если она там?»

Что ж, если она там, значит, он не поедет в Вейнтгейм. Если сейчас он переступит порог и увидит ее у стойки, усталую, немного грустную, в том же оранжевом платье, если она поднимет глаза, если они скользнут по нему с прежней неуловимой насмешкой, если он снова, то ли подумает, то ли поймет: «И больше ничего не надо», он не поедет в Вейнтгейм.

«О Боже, — внезапно взмолился он, сам не зная, к какому из тысяч богов взывает, — пусть она будет там. Пусть. Пусть».

— Позвольте, сударь, — заискивающе прозвучало рядом с ним.

Дэмьен повернулся, не вздрогнув, хотя его словно окатило ведром ледяной воды, и увидел почтительно согнувшегося подростка весьма опрятного вида, кивающего на его кобылу.

— Позвольте позаботиться…

Дэмьен коротко кивнул, бросил мальчишке повод. Тот поймал его, похлопал кобылу по морде, что-то зашептал, потянул к стойлу. Дэмьен повернулся к двери в гостиницу. Дверь другого цвета, заметил он вдруг. Теперь коричневая, а была темно-зеленая. Странно, какие мелочи иногда отпечатываются в памяти.

Он положил ладонь на дверную ручку. Ручка тоже другая — массивная львиная голова. Покрашено бронзой. Краска наносилась тщательно, аккуратно. Ни одной неровности или шероховатости. Ручка гладкая, и лежит она в руке удобно, уютно, как будто ластится. У него вдруг вспотела ладонь. Он решил прекратить это (давно пора прекратить это) и толкнул дверь.