Ненависть

Диз кивнула, сама не зная зачем, и отступила к двери, не сводя с женщины глаз. Но та смотрела на ребенка — ласково, нежно, с чуть заметной грустью.

— Никогда у меня не было девочек, — сказала Айнэ, и Диз словно ледяной водой окатило от того, как она произнесла эти слова. — Только мальчики. Ладно. Так тому и быть. Постой! — резко крикнула она, когда Диз уже стояла на пороге. Та замерла, готовясь к чему угодно.

Женщина подбрела к комоду, открыла нижний ящик, достала из него два небольших мешочка. Подошла к Диз, протянула их ей:

— Бери.

— Что это? — взяв, спросила она, но уже и так знала ответ. В черном мешочке были деньги, кажется, золото. В синем — какая-то сухая трава.

— Мои сбережения, — подтвердила ее догадку Айнэ. — Мне они всё равно больше… — снова кашель, еще более глубокий, словно что-то там, внутри нее, обрывалось прямо сейчас, — не понадобятся. У меня мало времени… осталось.

— У меня тоже, — сказала Диз.

Айнэ улыбнулась краешком сухих черных губ.

— А во втором травы, — сказала она. — Для твоей раны. Когда будет больно, а остановиться и отдохнуть нельзя, возьми жменьку и пожуй. Полегчает.

— Спасибо вам за всё, Айнэ.

Женщина улыбнулась шире. Протянула руку — ту, окровавленную, — и коснулась ею щеки Диз.

— Не за что… дочка, — чуть слышно сказала она. — Не за что.

Диз на миг замерла, потом осторожно отстранилась, переступила через порог, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Айнэ вышла следом и смотрела, как Диз отвязывает и седлает коня. Та старалась не торопиться, хотя ее так и подмывало поскорее взмыть в седло и умчаться отсюда.

— Девочка…

Диз замерла в седле, не зная, сорваться ли с места или помедлить еще минуту и послушать. Пока она колебалась, Айнэ подошла к коню и взяла его под уздцы.

— Дочка, — устало сказала она, и Диз с ужасом увидела, что кровь теперь выступает на ее губах, даже когда она просто говорит, — я знаю, о чем ты думаешь. Знаю, чего ты боишься. Но многие вещи не то, чем они кажутся. Понимаешь? Мы часто принимаем за истину то, что истинно лишь внутри нас. Но есть еще вне. Понимаешь? Понимаешь меня, дочка?

— Да, — сказала Диз, сама не зная, лжет или нет.

— Всё просто, — снова улыбнулась Айнэ. — Ты сказала, что на тебя напали разбойники, что они ранили тебя, избили, изнасиловали и бросили в лесу… Но на тебе была одежда висельницы, девочка, а рана твоя, хоть и свежая, уже затянулась. И скажи на милость, что должна думать я?

Диз не ответила. Айнэ молча смотрела на нее. Потом произнесла:

— Но я-то знаю, что многие вещи — не то, чем они кажутся… Ты ведь никого не убила, правда?

— Правда, — одними губами сказал Диз. Айнэ спокойно улыбнулась.

— Ну, и я никого, — сказала она и вдруг с силой, поразительной для этого чуть живого тела, хлопнула коня по боку. — Беги!!!

Конь взвился на дыбы, едва не сбросив Диз, яростно заржал и сорвался с места, взметнув тучу жухлых листьев.

— Беги! Беги! Беги!

Диз унеслась вперед, с трудом сдерживая крик и задыхаясь от безумно колотящегося в горле сердца. А женщина из заброшенной лесной хижины осталась стоять, глядя на следы конских копыт, впечатавшиеся в мертвую листву.

— Беги, — сказала она, когда Диз скрылась из виду, — Беги, дочка, беги. Пока знаешь куда. Или хотя бы думаешь, что знаешь.

* * *

Когда Дэмьен проснулся, — у него было такое чувство, будто он именно проснулся, а не пришел в себя, — за окном уже стемнело. Само окно — зарешеченное — размером с человеческую голову, если не меньше. Стекла в нем не было, и Дэмьен поежился от сквозняка, хлестнувшего его обнаженное тело.

Обнаженное?..

Он сел, осмотрел себя и помещение, в котором находился. Судя по всему, монашеская келья — именно такая, какой он ее себе представлял: топчан с соломенным матрацем (ни подушки, ни одеяла), деревянный чан для нужды, ветка омелы на стене. Всё. Одежда, в которой он пришел, исчезла, зато в ногах у него лежал аккуратно сложенный балахон желтого цвета, а возле кровати стояла пара плетеных башмаков.

Дэмьен встал, с трудом унимая дрожь, натянул грубую, но удобно легшую на него одежду. Сшито словно по мерке, надо же. И обувь сидит как влитая.

Он больше не успел ни о чем подумать — наверное, на это и было рассчитано. Дверь открылась, и в келью вошел друид, при одном взгляде на него Дэмьен понял, что ему предстоит сыграть главную роль в спектакле, который разыграется в этих стенах. Будет ли это представление трагедией или комедией, Дэмьен пока не знал.

— Встать, — спокойно сказал друид.

Он был моложе Дэмьена. Ненамного, может, года на два или три, но моложе. Высокий, худощавый, с приятными чертами лица, очень светлыми, почти белыми волосами, небрежно спадавшими на высокий гладкий лоб. Его ряса была малиновой, с черными вставками на рукавах и капюшоне.

Дэмьен подчинился приказу, хотя его немного покоробил тон, которым тот был отдан.