Ненависть

Когда Дэмьен открыл глаза, за окном было темно, В раму были вставлены витражные стекла, и он отстраненно отметил это, прежде чем понял, что находится в гораздо более комфортабельном помещении, чем раньше. Хотя, конечно, после недельного отдыха под открытым зимним небом любой сарай показался бы ему роскошными апартаментами. Хоть сквозняка нет. Э, да тут даже камин.

Дэмьен сел, слабо закашлялся, с удивлением отмечая, что в груди почти не дерет. Он прижал ладонь ко лбу. Кажется, холодный, хотя судить трудно. Сколько же времени прошло?.. Он помнил, как лежал под вейнтгеймским небом, как снег скапливался на его ресницах, как трудно стало их поднимать… Помнил, как жгло в груди и голове, помнил злость. Правда, не мог вспомнить, на кого и за что.

Теперь злости не было, боли тоже. Дэмьен встал, выпрямился, с наслаждением хрустнул онемевшими суставами, наклонился, выпрямился снова. Кажется, всё в порядке. Голова немного кружится… и страшно хочется есть, а так — всё отлично.

— Добрый вечер, — сказал Мариус, и в его голосе прозвенела улыбка.

Дэмьен резко вскинул голову, тут же поняв, что делать этого не стоило: перед глазами всё поплыло, и пришлось опять сесть.

— Я не слышал, как вы вошли, — сказал он.

— Ну конечно, — кивнул друид, подходя ближе. Его улыбка стала шире, и Дэмьен, взглянув на него снизу вверх, вдруг с удивлением понял, что этому монаху, должно быть, еще меньше лет, чем ему показалось сначала. — Как ты?

— Вроде бы хорошо, — неуверенно проговорил Дэмьен. — Сколько я тут провалялся?

— Шесть дней.

— И только? — удивленно переспросил он. — Черт, мне казалось, у меня легкие разрываются.

— Так и было. Двустороннее воспаление. Но теперь всё в порядке. Ну-ка, вдохни.

Дэмьен подчинился, без труда вгоняя в легкие теплый воздух, прогретый потрескивающим в камине огнем. Мариус удовлетворенно покивал.

— Неделю назад, когда тебя только принесли сюда, твое дыхание было слышно на весь этаж.

— Я должен был умереть. — Друид безмятежно улыбнулся:

— Нет. Если уж ты не умер в колодце, не умер бы и вне его. Обычно мы вылечиваем пневмонию за четыре дня, но в твоем случае немного затянули процесс. На самом деле ты вполне здоров уже двое суток, но мы решили, что тебе стоит как следует отоспаться. Ведь впереди самое трудное.

— Что на этот раз? Мне предстоит провести десять дней в кухонной печи?

Мариус рассмеялся, покачал головой:

— Нет, Дэмьен. Твое тело натерпелось от нас достаточно. Теперь мы оставим его в покое.

— Позвольте мне выразить от его имени безграничную признательность, — проворчал Дэмьен, поворачиваясь к огню. Было странно ощущать прикосновение к лицу теплых струй воздуха. Непривычно, но очень приятно. Его вдруг невыносимо потянуло в сон.

— Что ты чувствуешь? — внезапно с интересом спросил Мариус.

— Спать хочу, — без колебаний ответил Дэмьен, по-прежнему глядя на огонь.

— Нет, я не о том. Что чувствует твое тело?

— Мое тело хочет спать, — лениво ответил он.

— Уверен?

— Еще бы.

— А ты спроси его.

Дэмьен хотел, чтобы этот человек оставил его в покое, но почему-то снова — уже в который раз — выполнил требуемое. Он прикрыл глаза, тихо вздохнул и вдруг почувствовал прикосновение скрещенных пальцев к своему лбу.

Странно, подумал он, не двигаясь и не открывая глаз, Мариус прав. Он хотел спать — его тело нет. Тело было измотано, измучено, оно злилось — уже давно… Тогда, в колодце, злилось его тело, а не он. А еще оно недоумевало — каждая мышца, каждая клетка не понимала, за что он так жесток к ним. Что еще?.. Тело хотело уйти, оно плакало, вопило от ярости, оно ничего не понимало, оно ненавидело его. Телу нравилось то, что было раньше, и оно было безумно испугано событиями двух последних месяцев. Тело требовало, чтобы он размялся как следует, чтобы взял в руки топор или меч, чтобы ударил по стволу или чьей-то голове, чтобы снова по мускулам заструился ток, а по жилам — ртуть. Тело кричало: «Эй, парень, ты соображаешь, что делаешь?! Верни меня сейчас же!»

«Черта с два, — подумал он с оттенком торжества. — Черта с два»

Мариус убрал пальцы с его лба за миг до того, как он открыл глаза. Повернулся к огню, наклонился, взял кочергу, поворочал поленья в камине. Пламя бросило алые отблески на его бледные щеки.

— Когда ты убил в первый раз, — вполголоса произнес он, — это был…

— Я, — одними губами сказал Дэмьен. — Тогда это был я. Только тогда. Всё, что я делал потом, — пытался сделать убийцей тело. Потому что тело не думает. Никогда не думает. Оно…

— Оно делает. — Мариус повернулся к нему. Их лица были совсем близко друг к другу, ближе, чем когда бы то ни было. — Быстрее, чем ты думаешь. Потому что не тратит на это времени. И наступает миг, когда оно овладевает тобой. Это происходит почти сразу после того, как ты осознаешь, что полностью овладел им. Но такие, как ты, этого чаще всего не замечают. — От одного из поленьев отскочила искра, метнулась вперед, на свободу, врезалась в чугунную решетку и погасла. — Ну, хватит об этом. С телом мы уже разобрались. Теперь надо что-то решать с тобой. Ведь первым был ты. Не оно.